К ясным зорям (К ясным зорям - 2)

Миняйло Виктор Александрович

Ригор Власович потемнел от гнева.

– Цыц, вы, живоглоты, мироеды!.. Вы еще не знаете своей беды!.. Вот этот Мить, которого вы и за человека не считаете, завтра... Не сомневайся, Мить, ты сейчас грязный и темный, но за тобой стоит агромадная сила! Советская власть - та сила! Запишем тебя всем миром в комсомол. Ладно?.. Кто, товарищи и граждане, за то, чтоб этого малого революционера записать в комсомол?.. Согласны?.. Ну, вот видишь, все за тебя, кроме живоглотов... Вот, Павлина, еще один борец за трудящихся. А это большое дело, когда партии

молодая помощь идет. Не только Керзон, а и весь мировой капитал пускай задумается об этом. И вы, живоглоты, подумайте. Вы уже одной ногой в могиле, а молодежь идет в коммуну. Ответим, товарищи, на ноту Керзона своей нотой - чтоб Красная Армия была крепка, чтоб хлеба у нас в амбарах было полно, чтоб четырехполка и урожаи добрые, чтоб все берегли нашу революцию и советскую власть. Да здравствует мировая революция и товарищ Ленин!

Ригор Власович снял фуражку и, подняв голову, затянул "Интернационал". Все подхватили, покатилось эхо: и если гром великий грянет!.. Гром великий грянет... Грянет!..

И это будет звучать в моей душе вечно.

ГЛАВА ВТОРАЯ, в которой автор рассказывает, как Степан не

использовал представляемые ему возможности

Гнедой жеребец коротко заржал, поравнявшись с первой хатой на околице Буков. Маленькие острые уши его засновали из стороны в сторону, ноздри расширились, по коже на ребрах прошла дрожь. Степан погладил его по налитой шее, пробурчал успокаивающе: "Ну, ладно, ладно!.." - и тихонько натянул поводья.

Жеребец пошел боком, затанцевал и замахал головой в такт шагам.

У Степана затекла нога, которой придерживал ножны сабли.

Высвободил носок сапога из стремени и с облегчением вытянул ногу. По бедру забегали мурашки, и он даже сморщился от неприятного покалывания где-то в глубине мышц.

Смеркалось. Гудели хрущи, бились об него с глухим шелестящим звуком, ползали по гимнастерке. Степан с отвращением сбрасывал их на землю, щурился. Кавалерийский карабин, висящий на спине, натер магазином хребет.

Возле двора Василины Одинец остановил жеребца, устало сполз с седла, привязал повод за столбик. Сухорукая мать Василины выглянула из сеней и мигом скрылась в темноте.

– Эй, - крикнул Степан, - позовите-ка дочку!

В дверях больше никто не появлялся. Степан, теряя терпение, тихо выругался и направился к хате.

– Здравствуйте!

Плескалась вода. Василина мыла посуду после ужина.

– Слышь, - позвала старуха с топчана, - это они к тебе... Может, еще чего привезли.

Двое Василининых мальчуганов осторожно подошли к Степану сзади, трогали эфес сабли. Маленькая девочка, сидевшая с бабушкой на топчане, заговорила о чем-то беззаботным голубым голоском. Внезапно замолкла, засопела, выскользнула из бабушкиных объятий, сверкнув голым задком.

– Цего-то захотелось, - сказала она серьезно, присев над помойным ушатом.

– Бесстыдница!
– глянула на нее через плечо Василина.
– В хате чужой дядя, а она, такая девица!..

–

Я исцо маленькая...

– Она еще маленькая, - подтвердил Степан, подошел, нагнулся, погладил мягкие волосики ребенка и протянул ей длинную леденцовую конфету.
– Нате и вам, - одарил он и мальчиков.

– Кланяйтесь, благодарите, висельники!
– Старуха заерзала.
– Вишь, обратилась к дочери, - даже конфет привезли... А у кого же брали - у Тубола или у Меира?.. Может, в кооперации?

Василина молча вытирала ложки рушником.

– Эге ж, - рассуждала далее старуха, - тратятся... Как другая бы, то, может, и пожалела бы мужика... Может, они с Софией не ладят... Хворает или еще что...

– Цытьте, вы!
– прикрикнула Василина.

– А я что, ничего...
– промямлила старуха.
– У нас комната одна...

– О господи!
– застонала молодая хозяйка.
– Ну, чего пришли?!

– Да вот...
– смутился Степан.
– Может бы, свету?..

Василина зажгла масляную коптилку.

– Что, не видели моей роскоши?..

И села на лавке, сложив руки на коленях.

– Садитесь уж и вы.

– Ты спроси их...
– снова подала голос старуха.

Но Василина перебила ее:

– Ну, говорите, чего пришли... скоро ли мне ваша Сопия косы рвать будет?

– Убил бы.

– Слышь, - не стерпела мать, - вон в Половцах одна вдова, детная, но ничего себе, отбила мужа у одной раззявы... А что, нехай смотрит. А то у одной есть, а у другой нету.

– Слышите, - деревянно засмеялась Василина, - отобью!.. А чтоб тебя! Ну?!
– резанула она Степана взглядом.

Ему стало жутко.

– Не нужно так, - сказал покладисто.
– Мне так же больно, как и вам. И вот что скажу...

– Говорите да идите себе. А гречки мне не нужно.

– Какая пани!
– Это старуха.
– Не слушайте ее.

Степан достал из нагрудного кармана сложенный вчетверо лист бумаги.

– Вот нате.

Василина не шелохнулась.

– Про Никифора? Имею уже.

– Гляньте.

– Темная я.

Он подошел к коптилке и начал читать.

Василина слушала и не слушала. Надавала шлепков старшенькому, что полез было к Степановой сабле. В сердцах посадила на топчан меньшенькую, которая таскала за хвост терпеливого, серого от золы кота. Потом остановилась напротив Степана, сложила руки на груди.

– Чтой-то в толк не возьму. Это про нас?

– А как же. Я и говорю: назначили вам пенсию на детей.
– Степан так расчувствовался от своих слов, что на некоторое время ему показалось, что он один причастен к этому делу.
– Вот видите, аж семь пятьдесят в месяц!

Женщина удивленно захлопала глазами.

– Должно, шуткуете.

– Нет. Вот тут - черным по белому.
– И поправился: - Советская власть дала.

– Гляди ж ты, и мы уже стали нужные!
– Женщина все еще не верила и подтрунивала над собой: - Вот какие мы!..