К ясным зорям (К ясным зорям - 2)
Шрифт:
Горячая до неистовства в любовном единении, София верила, что и она "терпит" - ведь от множества молодиц слышала, что ночь для них - ух! сущее наказание.
Терпи... И не только ночью, но и днем терпи. Руками, плечами, словом и взглядом - терпи.
Болезнь не оставляла Яринку. Это начинало беспокоить Софию. Бегала к фельдшеру Диодору Микитовичу. Тот сопел, как после макитры вареников, молчал, набивая себе цену, плелся ко двору Титаренко. Сытно завтракал там, оголял молодичку больше, чем была в этом необходимость, отчего Яринка вздрагивала и поджимала ноги, тыкал там
– Медицина издесь бессильная. Одна надёжа на бога. Вы, мадам Курилова, обратились бы к знахарке. Оне бабы скусные. Вот оставляю вам баночку с лекарством. Помолясь богу, нехай пьеть, вреда оно не принесеть. Когда больная будет на исходе - гукнёте. Прощайте покедова. До сидання! На пороге еще советовал: - Можно ишшо и молебен отслужить.
К знахарке бабке Секлете не ходила София, чтобы не накликать еще большей беды, - не забыла, проклятущая, как ее кормила София дегтем. Возьмет да наворожит навыворот. А к батюшке обращалась. И молебен заказывала. Отслужили чин по чину.
Только и это не помогло.
Прослышала: хорошо, если настоять на горилке собранных в мае муравьев и этой настойкой натирать ноги. Делала. Не помогало. Охватывала сердце тревога. Но мало-помалу начала привыкать к мысли о том, что Яринка может остаться калекой. Иногда подумывала забрать дочку домой. А потом и так рассуждала: я же им здоровую девку отдала, у них покалечилась, так пускай теперь и ухаживают. На этом и остановилась: терпите, раз погубили мне дочку! И, чтобы не нарываться на упреки, перестала ходить к сватам.
Слышала от людей - разукрашивает Яринка хату, разрисовывает писанки. Удивлялась. И на что это ей? Дома ничего подобного не делала. Чудит, да и только. Кормят - живи да моли у бога здоровья.
А Степан все хмурился и злился. Молчала - не из покорности, а желая выбрать подходящий момент и уколоть. А он, наверно, почувствовал это и сам затаился - тоже выжидал. И София боялась, что муж не сдержится и взорвется, и молчала уже от страха. И Степан знал, почему притихла она, и нагнетал в себе злость - погоди, погоди, дождешься на свою голову лиха!..
И, так оба затаившись, все молчали и молчали.
Но вот внезапно разразился гром.
Прибежал Павлик Титаренко, выпалил:
– Тетя Сопия, Ягина повесилась!.. А мать нагвались да вегевку пегегезали!.. Стгах, да и только...
София словно оплыла вся книзу. Тело опадало, как снежная баба на лютом солнце.
Изнеможенно пятилась, пока не набрела на лавку. Ох!
– и села.
– Так как же это?..
– лепетала.
– Иль она... ох!
– На кговати, - радостно пояснил Павлик.
– Пгивязала вегевку к спинке да и... Хгипит себе, а двеги залегла. А мать пгишли со двога, услышали да... Как саданут плечом!..
– Павлик весь сиял оттого, что важная новость для взрослых принесена им. В другой раз он с радостью выслушал бы похвалу, но теперь заметил, как мертвенно побледнела тетка София, и смутился.
– Вы, тетя, не плачьте, она ожила. Мать на нее воду лили, тгясли за плечи и кгичали, как сумасшедшие...
Немного оправившись, София выбежала, забыла даже хату замкнуть.
Еще не успела и дух перевести
– Чудеса, да и только! На кой прах мне вся эта маета, а?! Да перевешайтесь вы все до единого, но только не в моей хате! Не на мою голову!.. Восподи, восподи, за что ты меня так тяжко караешь?!
И София поняла - выкричаться ей здесь не дадут. И все ее обиды высказать тоже не позволят. И переложить вину на них она тоже не сможет. Оставалось одно - во всем обвинить Яринку.
И она завопила:
– Лелеяла, растила, ночей не спала! Думала - будет покорной да работящей!.. А она, бездельница, задурила голову такому человеку, красивому да именитому!.. Да не работает, как все люди, а все чудит да привередничает. И до коих пор это будет продолжаться, а?! Косы повыдираю негоднице!.. Своими руками...
– София уж и не знала, что еще она сделает своими руками. Поэтому поутихла, шмыгнула носом и спросила спокойно: - Так где ж она, бесова дочка?..
С видом кроткого возмущения сваха молча поджала губы.
– Видит бог!
– загудела Палажка словно примирительно.
– А нам такое ни к чему.
– Вестимо, - вздохнула София и направилась в другую комнату. Там было уже все прибрано, но пол еще мокрый.
– Яри-ина!..
Молодичка лежала на кровати, укрытая плохонькой дерюжкой. Глаза так плотно зажмурены, как у человека, шипящего от боли. Должно быть, не желала видеть и мать - не шелохнулась даже.
– Ярина!
– еще раз позвала София.
– Что ж это ты, бесстыжая?! Ни стыда ни совести! Что ж мне с тобою делать, а?!
А молодичка молчала.
– Ну, ты гляди!.. Чудеса, да и только!
И обе свахи, не сговариваясь, вышли из комнаты. Палажка пошарила под тюфяком на нарах и вытащила веревку.
Поморгала мудрыми темными глазами - осуждение, насмешка, сочувствие, - протянула веревку Софии.
– Нате вам. На счастье.
– И приложила руку к щеке, будто у нее болели зубы.
Молчали.
"Сейчас скажет - заберите!"
"Сейчас скажет - заберу!"
И дожидались лишь, кто первая...
"А черта лысого!"
И переглянулись.
"Кого бог соединил, тех только бог и разлучит!" - так мысленно произнесла София.
И сваха поняла это, вздохнула тяжело:
– Ох, грехи наши, грехи!..
И София тоже поняла и тоже вздохнула - с облегчением.
– Грехи наши, грехи!.. Вот, гадство!..
Палажка была умна и осторожна. И хотя душу ее до сих пор жгла щемящая боль, загудела успокаивающе, с равнодушной ласковостью:
– Да уж как-нибудь... Ой, грехи наши тяжкие!.. Однако перемелется, мука будет... Не журитесь. Бог даст день, бог даст правду. И не принимайте близко к сердцу. Иль не было и у меня, да и у вас, чтоб белый свет становился не мил?.. Было. Бы-ыло!.. Бывало, что и под копной дитя приведешь, в глазах темень, однако жить надо и робить надо! И дети помирают, и сама за ними в яму бросаешься, и сама помираешь, да бог смерти не дает. И если восподь заповедал в поте лица своего, то и покоряешься, пока ангелы душу заберут. Вот и все, что нашего на земле.