Кабахи
Шрифт:
Директор МТС, сидевший за столом членов бюро, вытер платком вспотевшую лысину и повернулся к следователю;
— Интересно, что скажет Джавахашвили?
— Товарищ Джавахашвили, доложи-ка бюро, как распорядился начальник милиции привезенными тобой покрышками. — Секретарь райкома отодвинул папку с бумагами и попытался сосредоточить внимание на происходящем.
Высокий черноволосый лейтенант встал, оправил свой белый китель, повертел в руках фуражку и принялся внимательно рассматривать звезду на ее околыше.
Второй
— Постой, постой, ты не тот ли Джавахашвили, которого выставили из Ахметы за грубость?
Лейтенант поднял в замешательстве взгляд, с минуту смотрел на серебристую прядь, которая пролегала узкой полосой среди темных волос второго секретаря, и снова вернулся к эмблеме на своей фуражке.
— Не выставили, а перевели.
Секретарь райкома, словно вдруг что-то вспомнив, принялся ворошить разбросанные на столе бумаги; наконец он нашел какой-то листок, пробежал его глазами и обратился к прокурору, сидевшему в глубине кабинета, у наглухо закрытой, упраздненной двери:
— Это ты выдал в субботу ордер лейтенанту Джавахашвили на арест Абесалома Буркадзе и на обыск его квартиры в Вардисубани?
Прокурор, худощавый человек с впалыми щеками, в удивлении поднял брови и отрицательно покачал головой.
— А твой заместитель тоже не выдавал такого ордера?
— Насколько мне известно, мой заместитель в прошлую субботу находился в отъезде, в Лагодехи.
— Может быть, ордер был выдан раньше субботы?
— Не думаю.
— Какое же ты имел право, товарищ Джавахашвили, самовольно врываться в чужую квартиру, обыскивать ее и арестовывать владельца?
Не отрывая глаз от своей фуражки, лейтенант пробормотал:
— Я исполнял свой долг, товарищ секретарь. Ко мне поступило заявление…
— Заявитель был твой родственник, двоюродный брат. У него пропала проволока со шпалер в винограднике, и он натравил тебя на человека, с которым не ладил.
Секретарь остановился на мгновение и продолжал:
— Во-первых, у тебя не было никаких улик или хотя бы достаточно обоснованных подозрений, во-вторых, Вардисубани вообще не твоя зона, и, в-третьих, по какому праву ты угрожал оружием и взял под стражу человека, который всего лишь защищал неприкосновенность своего жилища?
Лейтенант стал только быстрее вертеть фуражку под суровым, пристальным взглядом секретаря.
Луарсаб повернулся к членам бюро:
— Как нам быть с этим человеком?
В кабинете воцарилось молчание.
— Как вы скажете — достоин он наказания или нет? — повторил секретарь и снова устремил взгляд на растерянно мнущегося следователя.
— Дадим ему выговор. — Секретарь райкома комсомола завершил беглым карандашным штрихом наскоро набросанный портрет лейтенанта.
— Строгий выговор, — поддержал его директор
— С занесением в личное дело, — добавил передовик бригадир из Курдгелаури.
— Строгий выговор с занесением в личное дело у него уже есть? — сообщил собранию заместитель начальника милиции.
— Ого! — вырвалось у кого-то из членов бюро. — Что ж, выходит, надо исключать его из партии!
Второй секретарь покачал головой:
— Исключить из партии — это значит погубить человека. Лучше освободим лейтенанта Джавахашвили и отошлем в Ахмету — пусть ахметцы получают назад своего работника.
Сдержанный смешок прошелестел в кабинете.
Секретарь райкома тоже улыбнулся.
— Но прежде чем мы его «отошлем», пусть он нам все же скажет, куда делись привезенные им из Тбилиси покрышки. Ну как, товарищ Джавахашвили, припоминаешь?
Фуражка в руках лейтенанта запрыгала на этот раз вверх и вниз.
— Помню, как не помнить. Я привез их и сразу же сдал на склад.
В дальнем конце кабинета поднялся с места грузный человек с погонами подполковника милиции и, поведя бычьими, налитыми кровью глазами, заявил:
— Если угодно, пошлите сейчас же людей на склад, пусть проверят, на месте эти покрышки или нет.
— Товарищ Гаганашвили, если вы нуждались в покрышках, зачем было, едва купив, запирать их на складе? — Второй секретарь, скрипнув стулом, глянул с многозначительной улыбкой на первого секретаря.
Но первый секретарь не ответил на его улыбку. Он снова постучал карандашом по столу и обратился к подполковнику:
— Вот вас спрашивают: зачем отдали покрышки на хранение, раз в них была срочная надобность?
Начальник милиции ухватил обеими руками спинку стула, стоявшего перед ним.
— Я не счел необходимым сразу пускать их в эксплуатацию. «Виллис» продержится на старых баллонах еще месяц, а то и два.
— Значит, покрышки на складе?
— На складе. Пожалуйста, можете проверить. А теперь позвольте спросить: если вы наказываете Джавахашвили за арест виновного без ордера, то чего же заслуживает мой заместитель, который отпустил из отделения милиции задержанных правонарушителей?
— Как? Джашиашвили самовольно освободил арестованных?
— Вот, пожалуйста, спросите сержанта милиции Сидонашвили. Позавчера в двенадцать часов ночи Джашиашвили явился в отделение милиции мертвецки пьяным и потребовал, чтобы арестованных выпустили. Дежурный по отделению отказался выполнить его требование. Тогда майор нанес дежурному оскорбление действием и самолично отпер двери первой и четвертой камер, в которых содержались преступники.
Секретарь райкома изумился:
— Правда это, товарищ Джашиашвили?
— Правда, — подтвердил майор. — С одной только поправкой: я не был пьян. Мне сообщили, что ни в чем не повинные люди содержатся третий день под арестом, и я счел это возмутительным.