Кадеты императрицы
Шрифт:
— Как фамилия вашего офицера? — спросил Наполеон.
— Граф де Тэ.
— Граф де Тэ? Но ведь граф де Тэ — француз, находится на службе у нас и даже прикомандирован к моему штабу! — произнес Наполеон.
Австрийский полковник сконфуженно улыбнулся:
— Да, ваше величество, граф де Тэ — француз, но существуют два графа де Тэ, двое братьев противоположных воззрений: один из них остался приверженцем прежнего режима, а другой служит под вашим начальством. Старшего зовут графом Арманом, и его-то
— Погодите, господа, — сказал Наполеон, — мы сейчас расследуем это дело. Кстати, Савари, а где же наш граф де Тэ?
— Он, ваше величество, тоже пропал с самого утра. О нем ничего не известно…
Водворилось молчание. Австриец тихо промолвил:
— Дай бог, чтобы они не встретились.
— Это почему?
— Ваше величество, Арман де Тэ — мой друг, он был со мной очень откровенен, и мне хорошо известна его ненависть к брату. Он страшно осуждает его и не может простить ему, что он служит в вашей армии.
Посланные тем временем искали по всем направлениям, тщательно шарили по всем кустарникам, исследовали все овраги. Число раненых и убитых в то утро было крайне незначительно, но между ними не было ни того ни другого графа де Тэ. Наконец, запыхавшись, прибежал один из адъютантов и доложил, что только что найдены на лесной лужайке тела обоих графов де Тэ. Они лежали рядышком, с оружием в руках.
— По-видимому, между ними произошла дуэль, — закончил свое донесение адъютант.
— Дуэль? — удивленно переспросил Наполеон, невольно приподнявшись на месте. — Из чего же вы это заключаете? Говорите скорей!
Адъютант точно и кратко описал положение найденных тел, двойной смертельный удар.
— Таково веление Провидения! — грустно вздохнул австрийский полковник. — Да, ваше величество, верьте, что это действительно была дуэль, страшная, беспощадная дуэль, между двумя братьями противоположных лагерей: между роялистом и имперцем.
— Хорошо, господа, — сказал Наполеон, отпуская их жестом. — Возьмите своего графа де Тэ, а нашего мы оставляем у себя.
Он был очень взволнован какой-то тяжелой думой. Когда австрийцы удалились, он снова подозвал к себе Савари.
— Ну, что же ты, скажи пожалуйста, думаешь обо всем этом?
— Уж, право, не знаю… Все это так туманно и запутанно, что сам черт себе ногу сломит.
— А что, если мы да осудили по легкомыслию невинных? Так или иначе, но в этом необходимо разобраться!
В это мгновение подошел Бертье и подал императору список раненых и убитых этого дня.
Император рассеянно пробежал его, но вдруг его взгляд остановился на одном имени.
— Микеле де Марш! — воскликнул он. — Снова ранен, в руку, навылет. Узнай, Бертье, нельзя ли вызвать его?
— Конечно, можно, ваше величество. Ведь
— Позови его! Это прямо-таки что-то непостижимое, — сказал Наполеон, обращаясь к Савари. — Меня волнует и раздражает вся эта нелепая таинственность. Я ненавижу несправедливость!..
В это мгновение в императорскую палатку вошел Микеле де Марш. Он вытянулся во фронт, отдавая честь левой рукой, так как его правая рука была перевязана. На лбу виднелся шрам от прежнего ранения. Император взглянул на это открытое, мужественное лицо и невольно смягчился.
— Капитан Микеле де Марш, — начал он, оставшись с глазу на глаз с офицером, — я, не зная вас лично, принял вас по рекомендации императрицы Жозефины в полк д’Оверна и произвел вас в чин поручика. Это была милость.
Он остановился, ожидая ответа.
Совесть Микеле была чиста, а кроме того, он был недоволен и считал себя обиженным и обойденным. Он ожидал после дела под Регенбургом повышения и не дождался его; даже его имя не упоминалось в военных бюллетенях. В настоящую минуту он видел, что император имеет что-то против него, глядит сурово и обращается к нему на «вы». Он с большим достоинством ответил:
— Да, ваше величество, это была милость, но разве я заставил вас пожалеть о ней? Я сделал все, что только было в моих силах, в деле под Йеной, имея под своим начальством солдат-предателей и изменников. Под Эйлау мы, овернцы, бились, как никто, до последней капли крови, с полным сознанием неизбежной роковой развязки…
— За это я произвел вас в капитанский чин и включил в свою свиту, — прервал его Наполеон. — Это тоже была милость.
— Да, ваше величество, я это вспомнил под Фридландом, когда я, как мне кажется, честно исполнил свой долг.
— Совершенно верно, вы выполнили очень трудную и опасную миссию. За это я наградил вас орденом.
— Это тоже было милостью, — докончил Микеле. — Я понимаю это.
— Потом, — продолжал император, — я зачислил вас к Мюрату в Испанию, вслед за этим перевел к Ланну в период последней кампании. Вы были одним из первых при осаде Регенсбурга, точно так же вы бравировали жизнью под Эссингом, Ваграмом и сегодня утром — тоже. Все это геройские поступки.
— И я так думал, ваше величество, да только перестал.
— Почему?
— Потому что я ясно читаю на вашем лице, что вы недовольны мною.
— Ты прав.
— Вы позволите мне узнать причину? — спросил, выпрямляясь, Микеле.
Наполеон встал и, пристально глядя своим проницательным взором на офицера, сказал:
— Микеле, я приказываю вам отвечать мне без утайки сущую правду… Вам известен господин де Гранлис, вы в тот же самый день вслед за ним поступили в полк. Знали ли вы, кто он, собственно, такой?