Каин: Антигерой или герой нашего времени?
Шрифт:
— Зато было видно из деревни, как вы с угора ехали… Неужели Егоня, о котором я вам сказывала?
— Которая его изба, Глаша?
— Самая последняя перед околицей. Хотите его навестить, родненький?
Глаша (чуткая Глаша) тотчас заметила, как изменилось лицо московского купца. Оно стало суровым и даже беспощадным. Теперь уже перед ней стоял Каин, который никогда никому не прощал, если что-то у него похитили.
— Непременно навещу, Глаша.
— Не ходили бы вы к нему, родненький. Он худой человек, может, и за вилы схватиться.
— Не бойся за меня, Глаша, и прости, что не смог
Каин вновь коснулся плеча девушки и быстро зашагал к дороге.
Глаша с тревожным чувством на сердце, проводила его смятенными глазами.
Глава 22
Каин и Егоня
У Егони от удивления желудевые глаза расширились.
— Ты-ы?
— Признал, Левка?
Левка — мужичина здоровенный, рыжебородый, на полголовы выше Каина. В глазах не только изумление, но и опаска.
— Какими судьбами, Каин?
Голос настороженный, с хрипотцой.
Из конюшни, с закрытыми настежь воротами, раздалось лошадиное ржание.
— А Каурка-то меня признал. Как же ты, Левка Рыжак, коня посмел у меня увести?
Левка попытался сочинить легенду:
— Понимаешь, Каин, шел по дороге, да довелось в лесок завернуть. Приспичило. Только нужду справил, а тут конь в пяти саженях. Репу поморщил: никак приблудный, ибо в деревне таких коней не водится. Намедни цыганский табор мужики видели, знать от табуна отбился. Вот я и привел коня на конюшню.
— Ловко ты, Рыжак, баланду травишь.
— Вот те крест! Как на духу.
— Закрой варежку, сволочь! Конь был привязан, значит, хозяин был где-то рядом. Ты даже узел не смог развязать, ножом разрезал. Торопился увезти добычу. И от кого? Гнида!
Каин, обуреваемый яростью, шагнул, было, вплотную к Рыжаку, но тот выхватил из-за голенища сапога нож.
— Не подходи. Порешу! Давно пора тебе кишки выпустить.
Но ловкий Каин успел молниеносно перехватить руку и завернуть ее за спину Левки, да так сильно, что у Рыжака что-то хрустнуло под лопаткой. Нож упал на землю.
— Отпусти, Каин! — взвыл от боли Рыжак.
— И не подумаю. Сейчас ты у меня дуба дашь, ибо поднятый нож на вожака шайки карается смертью.
Разгневанный Каин взял в руку нож, а Левка взмолился:
— Пощади!.. Погорячился… Христом Богом прошу!
— Бога вспомнил? Не поможет, ибо Бог воров и пьяниц не жалует. Подыхай, собака!
Но Каин так и не занес над Левкой нож: в его ослепленных яростью глазах вдруг предстала Глаша, милая, чудесная Глаша, с необыкновенно целомудренной душой.
«Не надо, Васенька! Ты же добрый».
Каин отпустил от себя Рыжака и закинул в лопухи нож.
— Живи, падла, но запомни, если обидишь кого на деревне, пощады тебе больше не будет.
— Запомню, Каин, — все еще морщась от боли, прохрипел Левка.
— Как сюда попал? Только не бреши. Смотри мне в глаза и рассказывай.
— Сказ будет не долгий. Обложили меня сыскные люди. Едва успел из Москвы сбежать. Покумекал и надумал в дальние края податься. Вот так здесь и оказался под чужим именем. Никак и ты сюда сиганул.
— Я, в отличие от тебя, хорошо по Волге походил, а затем решил с братвой в Варнавине отдохнуть под видом торговых людей,
— Мне свой калган дороже. Здесь хочу отсидеться… Но как мужики мне поверят, что я у тебя коня не крал?
— Поверят. Я сяду на Каурку и проеду по всей деревне, а ты поведешь коня за уздцы. Мужики подумают, что ты честный человек. Да и вообще постарайся жить в деревне не бирюком, мир того не любит. Уразумел, Рыжак?
153
Курва — доносчик (блатной жаргон).
— Уразумел, Каин.
— Это имя ты сказал в последний раз, — вновь посуровел Иван.
— Сукой буду, что не скажу.
— Тогда выводи коня.
Напротив избы Гордейки, Иван увидел моложавую женщину, с лицом, удивительно похожим на Глашу.
«Так вот в кого она родилась».
— Останови Каурку, Егоня.
Иван сошел с коня и подал Егоне руку.
— Спасибо за Каурку. Конь-то оказался не цыганский. Бывай!
Мать Глаши, конечно же, все его слова слышала. Жаль, что путников не увидела сама девушка, которая в эти минуты молилась перед Святой Богородицей.
Дальше Иван ехал один. Поглядывал на взгорье, а когда оно миновало, на душе его стало сумрачно. В другой раз ему пришлось переступить себя. Он пожалел Рыжка, главаря одной из московских кодл [154] , орудующей в Земляном городе. Левка норовил его замочить, что непозволительно, если учесть, что он, Каин, признанный вожак Москвы. Случись это в другом месте, он бы не пощадил Рыжка, ибо потерял бы уважение остальных воров.
Руку Ивана отвела… Глаша. Именно она не позволила ему произвести в деревне убийство, которое бы со страшной силой ударило в сердце девушки. Выходит, Василий Егорович совершенно другой человек, раз он способен предать смерти мужика ради какой-то лошади. Разве добрые люди могут так поступить?! Он — злой, жестокий, он богоборец, коль нарушил заповедь Христа. «Не убий». Да это же тяжкий, смертный грех, кой никакими молитвами не замолишь. Что же ты, Васенька, такое страшное зло сотворил? Нет теперь к тебе не только любви, но и доброго расположения. Испоганил ты наши чувства, мою душу…»
154
Кодла — шайка воров.
Так бы с девушкой и было. Теперь же она не изменит к нему своих светлых мыслей. Вот и добро. Добро… «Только добром надо отвечать на зло. Так заповедал православным людям Господь, и тогда народ будет жить спокойней и счастливый, ибо только добрые поступки приносят людям внутренний покой. И ты становишься ближе к Богу. Но если люди будут отвечать злом на зло, то начнутся раздоры, мятежи, кровавые войны и над всем миром возобладает Сатана, и тогда весь народ угодит в кромешный на вечные муки…».