Каирская трилогия
Шрифт:
— Он может решить египетскую проблему ещё до того, как допьёт чашку кофе, что держит в руках.
Ахмад ответил ему, что имел в виду, что англичане пьют кофе в среднем около полувека; при этом он вспомнил, какой приступ гнева на революцию охватил его сразу после гибели Фахми, и как постепенно к нему вернулись первоначальные патриотические чувства, когда на него как на отца благородного мученика щедро посыпалось почтение и признательность людей. Затем на память ему пришло, как трагедия Фахми превратилась со временем в предмет гордости, чем он стал невольно хвалиться!
Джалила подняла свою рюмку со словами:
— За
Мухаммад Иффат коварно спросил её:
— Если ты его сестра, а он — твой брат, как ты утверждаешь, делают ли брат с сестрой то, чем вы в своё время занимались?
Она засмеялась, и этот смех вызвал у всех воспоминания 1918 года и то, что предшествовало тем событиям. Она сказала:
— Спроси об этом своих дядей, братьев твоей матери, дитя любви…
Зубайда, бросив хитрый взгляд на Ахмада Абд Аль-Джавада, сказала:
— У меня другое мнение о том, почему он так долго пропадал…
Многие стали спрашивать, какого же её мнение на этот счёт, а Ахмад умоляющим голосом пробормотал:
— О Защитник, покрой меня…
— Мне кажется, что он, по-видимому, стал импотентом, как это часто случается с мужчинами среднего возраста, вроде него, и он использовал своё горе в качестве оправдания и исчез…
Джалила протестующе мотнув головой в духе многих певиц, возразила:
— Он будет самым последним, кого заберёт старость!
Господин Мухаммад Иффат спросил Ахмада Абд Аль-Джавада:
— Какое из этих двух мнений более правильное?
Ахмад многозначительно ответил:
— Первое мнение выражает страх, а второе — надежду.
Джалила с победным облегчением произнесла:
— Ты не из тех, кто не оправдывает надежды.
Он задумался над тем, что в момент испытания человека ждёт или почёт, или разочарование. Однако он боялся, что его начнут испытывать, или эти слова его воспримут как приглашение для испытания. Тем не менее, всякий раз, как он внимательно приглядывался к ним, на него нападало чувство отвращения и отстранённости, которое охватило его ещё до прихода сюда. Да, была одна перемена в нём, которую нельзя было отрицать: вчерашний день прошёл, и сегодня уже другой день. Ни Зубайда была той же Зубайдой, что и тогда, ни Джалила — Джалилой. Значит, не было ничего, что бы оправдывало эту авантюру. Он должен довольствоваться отношениями брата и сестры, о которых упомянула Джалила, и расширить их ещё и на Зубайду. Поэтому он мягко сказал:
— Разве может старость забрать человека, который находится среди вас!
Зубайда, переведя глаза на остальных троих мужчин, произнесла:
— Кто из вас старше?
Ахмад наивно ответил:
— Я родился вскоре после революции Аль-Ораби… в 1882 году!
Мухаммад Иффат протестующе сказал:
— Скажи-ка ещё что-нибудь!.. До меня дошло, что ты был одним из солдат у Аль-Ораби…!
Господин Ахмад сказал:
— Я был солдатом в их животах, как теперь говорят: ученик, что до школы учится на дому…
Али Абдуррахим словно в изумлении спросил:
— А что же делала твоя покойная мать, когда ты был в животе у солдата, шедшего на бой?!
Зубайда, опустошив свою рюмку, закричала:
— Не уходите от ответа своими шутками.
Ибрахим Аль-Фар вызывающе ответил:
— Нам всем троим от пятидесяти от пятидесяти пяти. А вот вы обе раскроете ли нам свой возраст?…
Зубайда презрительно подёрнула плечами и ответила:
— Я родилась…
Затем она сузила свои подведённые глаза, подняв их к потолку, как бы задумавшись. При этом господин Ахмад опередил её, закончив её фразу:
— Сразу после революции Саада Заглула в 1919 году?!
Они долго смеялись, пока она не ткнула в их сторону средний палец. Джалила же, как казалось, не одобряла этот разговор, и закричала на них:
— Ну хватит уже этой клеветнической биографии! Какое вам дело до нашего возраста?!.. Об этом нужно спрашивать Того, Кто управляет всем на небесах, а что касается нас, то мы — молодые женщины до тех пор, как найдём того, кто бы захотел нас. А вы — молодые мужчины, пока не найдёте ту, которая вас захочет…
Внезапно Али Абдуррахим воскликнул:
— Поздравьте меня!
Его спросили, с чем же нужно его поздравить, и он вновь закричал:
— Я пьян…
Ахмад Абд Аль-Джавад сказал:
— Нужно присоединиться к нему, пока он не заблудился в хмельном мире.
Джалила предложила им оставить его одного в виде наказания за спешку, а Али Абдуррахим отошёл в уголок с полной рюмкой в руке и сказал:
— Поищите другого виночерпия, помимо меня.
Зубайда встала и подошла к тому месту, где оставила свою верхнюю одежду, пощупав свою сумочку, чтобы проверить, что коробочка с кокаином ещё там, и убедилась, что та на месте. Ибрахим Аль-Фар воспользовался тем, что место Зубайды освободилось, и уселся на него, положив голову на плечо Джалилы и громко вздыхая. Мухаммад Иффат встал и подошёл к окнам, что выходили на Нил, и отодвинул ставни в сторону. На поверхности воды блестели мелькавшие тени, за исключением неподвижных полос света, которые рисовали на волнах лучи, исходившие от ламп на плавучих домах-дахабийях. Зануба поигрывала струнами лютни, что издавали бесшабашную мелодию. Глаза Ахмада долго рассматривали её, затем он встал, чтобы самому наполнить свою рюмку. Зубайда вернулась и села между Мухаммадом Иффатом и Ахмадом Абд Аль-Джавадом, стукнув последнего в спину. Джалила запела:
«В тот день, когда ты откусил от меня кусочек…»
Тут Ибрахим Аль-Фар в свою очередь закричал:
— Поздравьте меня…
Мухаммад Иффат и Зубайда присоединились к Джалиле на фразе:
«Они принесли мне чашу с молоком».
Зануба тоже стала петь вместе с ними, а Ахмад снова взглянул на неё, невольно присоединившись к остальным исполнителям. Из угла комнаты донёсся голос Али Абдуррахима, подпевающего им. Ибрахим Аль-Фар, чья голова по-прежнему покоилась на плече Джалилы, воскликнул:
— Шестеро поют, а слушает всего один — я!
Ахмад, не прекращая петь, подумал про себя: «Она откликнется, и в конце концов принесёт мне удовольствие и радость». Затем снова спросил себя: «Интересно, сегодняшняя ночь будет просто мимолётным событием или началом долгих близких отношений?» Ибрахим Аль-Фар вдруг вскочил и бросился в пляс, и все как один начали ему аплодировать, а потом вместе запели:
«Положи меня в кармашек свой, промеж пояса и стана».
Ахмад снова спросил себя: «Интересно, а согласится ли Зубайда, чтобы наши встречи с Занубой проходили у неё?»