Каирская трилогия
Шрифт:
— Если я чем-то вас разгневал, то я никогда этого не прощу себе, пока жив.
Она с упрёком сказала:
— Крыша дома Умм Али-акушерки той же высоты, что и наша, и ваша крыша. Что может подумать посторонний наблюдатель, если увидит, как вы стоите здесь, и как я развешиваю бельё?…
Затем, глумясь над ним, она спросила:
— Или может быть, вы хотите сделать меня предметом пересудов и сплетен?!
«Да минует тебя всяческое зло. Разве ты была такой же предусмотрительной с Джулианом когда-то? Но не надо спешить. Поистине, красота
— Да не продлит Аллах мою жизнь даже на один миг, если моим намерением было причинить вам вред. Я прятался под кустом жасмина, пока солнце не зашло, и не приблизился к изгороди, пока не убедился, что на крыше Умм Али-акушерки никого нет…
Затем он испустил громкий вздох:
— И потом, моим оправданием будет то, что я постоянно поднимаюсь на крышу, чтобы насладиться уединением… И когда у меня выдался свободный час, я обрадовался… И в любом случае, наш Господь простит нас…
— Удивительно!.. К чему все эти усилия?
«Этот вопрос отнюдь не так наивен и прост. Женщины спрашивают о том, что и так знают сами. Она сделала снисхождение тебе, что стала разговаривать. Прими поздравления за то, что ты рядом с ней…»
— Я сказал себе: «Её приветствие и её ответ на твоё приветствие приятнее, чем крепкое здоровье и благополучие!»
Она повернула голову в его сторону, и в полутьме было видно, что она пытается скрыть свой смех. Она ответила:
— У вас язык длиннее тела. Интересно, что скрывается за этими словами?
— Что за ними скрывается?! Разве я подошёл ближе к стене? Мне много есть что сказать. Уже несколько дней прошло с тех пор, как я при выходе из дома случайно бросил взгляд на землю и увидел тень от движения руки. Я посмотрел вверх и увидел, как вы ходите по террасе на крыше. Я увидел прелестное зрелище, которое невозможно забыть…
Она развернулась на пятках, но не сделала ни шага ему навстречу. Затем с некоторым упрёком сказала:
— Да как вы могли смотреть вверх?!.. Если бы вы и впрямь были хорошим соседом, как утверждаете, то не позволили бы себе вредить свой соседке. Однако у вас дурные намерения, как оказалось, судя по вашему собственному признанию сейчас!
Да, по правде говоря, намерения его были дурными, разве разврат — не дурное намерение?.. «Дурное намерение как раз такого типа, какой тебе нравится, Мариам. Ох уж эти женщины! Через час ты потребуешь этого как то, что принадлежит тебе по праву. Через два — я убегу, а ты — за мною следом. В любом случае, сегодняшняя наша ночь сладкая, словно жасмин…»
— Господу нашему известно о моих благих намерениях. Я поглядел вверх, так как не могу удержаться от взоров на тот дом, где вы живёте. Вы разве не поняли этого? Разве не почувствовали? Ваш старый сосед говорит об этом сам, хотя уже и поздно.
Она язвительно заметила:
— Ну так говорите. Дайте полную свободу своему длинному языку. Говорите громко. Что вы будете делать, если на крышу придёт
«Не меняй тему разговора, львица. Это будет поистине чудо, если я смогу убедить тебя. Ты разве и впрямь боишься моей мачехи? Ох… Одна ночь в твоих объятиях стоит целой жизни!»
— Я услышу шум от её шагов ещё прежде, чем она появится тут. Давайте же отдадимся тому, чем мы заняты…
— А чем это мы заняты?
— Тем, что не поддаётся описанию!
— Я не вижу ничего такого, о чём вы говорите. Может быть, это то, чем заняты вы один!
— Может. Тогда это и правда очень грустно. Грустно, когда сердце говорит и не находит того, кто бы внял ему. Я помню те дни, когда вы навещали наш дом. Те самые. Когда мы были словно единая семья. Я скорблю по ним…
Она пробормотала, покачав головой:
— Те дни!
«Почему ты обратился к прошлому?.. Ты совершил большую ошибку, так не позволяй, чтобы мучения испортили все твои старания сейчас. Сосредоточь свою волю на том, чтобы забыть обо всём, кроме настоящего момента…»
— И наконец я увидел вас. Я увидел красивую молодую девушку, подобную розе, что раскрывается ночью и освещает тьму. Словно увидел вас впервые и спросил себя, неужели это наша соседка Мариам, которая когда-то играла с Хадиджей и Аишей? Нет… Эта девушка более совершенная, более зрелая и красивая. И я почувствовал, что мир вокруг меня преобразуется…
Её голос принял игривый тон:
— В те дни ваши глаза не давали себе такой свободы пристально взирать на кого бы то ни было!! Вы были соседом в полном смысле этого слова. Но что осталось от тех дней? Всё изменилось. Мы стали словно чужие, как будто и словом друг с другом не обмолвились, и не росли вместе как единая семья. Именно этого и хотела ваша семья.
— Давайте не будем об этом. Не возлагайте на меня ещё один груз.
— Сегодня вы смотрите во все глаза… Из окна, на улице, и даже здесь, на крыше не даёте мне пройти!
«А что тебе мешает уйти отсюда, если ты этого и впрямь желаешь?.. Твоя ложь слаще сотового мёда, о свет мой, горящий во тьме…»
— Это лишь малая часть большого. Я также смотрю на вас оттуда, откуда вы и не догадываетесь, вижу вас в мечтах больше, чем вы себе представляете. Сейчас, когдая я вполне уверен в этом, я говорю себе: Или близость, или смерть!
Её шёпот, подавляющий смех, всколыхнул его сердце. Она спросила:
— Откуда вы нашли такие слова?
— Из своего сердца!
Она потёрла своим башмаком по настилу крыши, и его шуршание предупреждало о том, что она собирается уйти, однако она продолжала стоять на том же месте и сказала:
— Ну, раз дело зашло до сердца, то я должна идти!
Поначалу, разгорячённый чувствами, он повысил голос, но когда заметил это, заговорил тише:
— Нет, вы должны прийти, прийти ко мне. Прямо сейчас и навсегда…, - затем он применил уловку. — В моё сердце… Оно — ваше, и только вы одна им владеете!