Каирская трилогия

Махфуз Нагиб

— В Каср аш-Шаук!..

«Цок… цок… цок…Ты погружаешься в темноту, и нет у тебя иных друзей, кроме звёзд». На горизонте маячила тревога, но тут же быстро погрузилась в море забвения, словно неуловимое воспоминание, ибо сила воли его растворилась в рюмке алкоголя. Его счастливая подруга заплетающимся языком спрашивала о том, куда именно на улицу Каср аш-Шаук он направляется, и он ответил, что в дом, который унаследовал от матери. «Судьба распорядилась так, что она жила в нём ради страстей, и после её смерти он также остался для любви и страсти. Он принял в свои объятия и мать Мариам, и саму Мариам, а сегодня ночью он раскроет их для госпожи ночей моего прошлого», подумал Ясин.

— А как же твоя жена, пьяница?

—

Она уже давно спит.

— Разве не придёт расплата за всё?

— Ты вместе с человеком, сердце которого не знает страха. Срывай с неба жемчужные звёзды и украшай ими свой лоб. Спой мне в ушко: «Принесли мне любовь сегодня вечером, мама…»

— А где я проведу остаток ночи…?

— Я отвезу тебя в любое место, куда захочешь…

— Но ты никогда не сможешь носить с собой солому, чтобы было куда подстелить.

— Париж на море…

— Да, если бы не мой страх перед ним!

— Перед кем?

Разбитым голосом и откинув голову назад, она сказала:

— Да откуда мне знать? Я забыла…

Аль-Гамалийю накрыла густая тень, и даже кофейня закрыла двери. Экипаж остановился перед въездом на Каср аш-Шаук, и Ясин вышел из него, отпрыгнув. Зануба последовала за ним, опираясь на его руку. Затем вместе они прошли вперёд с осторожностью, но всё так же шатаясь на ходу. Их сопровождал кашель таксиста и поскрипывание ботинок сторожа, который любопытно прошёл мимо машины, когда она поворачивала. Зануба сказала:

— Дорога здесь вся в ухабах.

Ясин ответил ей:

— Но в доме безопасно.

И добавил:

— Не беспокойся.

Зануба тщетно пыталась напомнить ему о том, что в квартире, куда они направлялись, его ждёт жена. При этом она глупо улыбалась в темноте и два раза споткнулась, поднимаясь по лестнице, пока они не остановились перед дверью в квартиру, тяжело дыша. Ужас всего происходящего заставил их ощутить на какой-то момент явь, что вяло пыталась собрать воедино обрывки сознания. Ясин аккуратно повернул ключ в замке и с огромной осторожностью толкнул дверь. В темноте он искал ухо Занубы, и когда обнаружил его, наклонился к ней и шепнул, чтобы она сняла туфли. Сам он сделал то же самое. Затем сделал шаг вперёд, положив себе на плечо её руку, и вместе они прошли в гостиную напротив входа. Там он толкнул дверь и проскользнул внутрь. Она прошла вслед за ним. Оба выдохнули с облегчением. Он закрыл дверь и провёл её к дивану, на который они сели. Она беспокойно сказала:

— Тут очень темно. Я не люблю темноту!

Поставив ботинки под диван, он сказал:

— Через некоторое время ты к этому привыкнешь…

— У меня голова начала кружиться!..

— Только сейчас?!

Он неожиданно встал, не обращая внимания на её ответ, и в ужасе прошептал:

— Я не запер входную дверь…

Он также протянул руку, чтобы снять феску, и воскликнул:

— Я и феску свою забыл! Только вот где: в машине или в «Тут Фа Бьян»?

— К чёрту феску. Закрой лучше дверь, парень…

Он снова проскользнул в прихожую и к входной двери, и с великой осторожностью запер её. По пути обратно ему в голову пришла заманчивая идея; он подошёл к консоли, вытянув перед собой руку, чтобы не врезаться в стул, затем вернулся в гостиную, держа бутылку коньяка, наполненную до половины, поставил её на колени Занубы и сказал:

— Я принёс тебе лекарство от любой болезни…

Она нащупала рукой бутылку и произнесла:

— Алкоголь?!.. Хватит тебе уже! Ты хочешь, чтобы он переполнил нас до краёв?!

— Один глоток, и мы сможем перевести дыхание после всего этого напряжения!

Он пил, пока не почувствовал, что способен на всё, а безумие было самым приятным состоянием для этого. Море опьянения разбушевалось, и его высокие волны то вздымались, то опускались, и Ясин закрутился в их бесконечном водовороте. Из углов комнаты доносились их голоса, нёсшие какой-то бред в темноте, а из их глоток вырывался

буйный смех и шум, как будто на базаре, а за тем последовало пение. На пол свалилась бутылка с предупреждающим звоном. Однако перед Ясином ещё оставался путь, который он во что бы то ни стало должен был одолеть, даже если бы ему пришлось переплыть целое море. Много ли времени прошло так, мало ли, они не отдавали отчёт времени. Задвигались тени, но страх его прошёл, а веки были закрыты, и он не обращал ни на что внимания, словно счастливый мечтатель, что проснулся и протягивает руки, чтобы сорвать новое удовольствие.

Открыв глаза, он заметил свет и тени, танцевавшие на стене. Повернув шею, он увидел у двери Мариам, что стола с лампой в руках, освещавшей её хмурое лицо и метавшие искры гнева глаза. Пара, развалившаяся на диване и женщина, стоявшая у двери, обменялись долгим странным взглядом: уклоняющимся и растерянным с одной стороны, и сверкающим от гнева, с другой. Молчание было невыносимо. Зануба выразила свою тревогу, раскрыв рот, чтобы заговорить, но так ничего и не произнесла. Затем ею вдруг овладел внезапный смех, и она расхохоталась, так что даже была вынуждена закрыть руками лицо. Ясин же крикнул заплетающимся языком:

— Хватит смеха!.. Это приличный дом!

Мариам, казалось, хотела что-то сказать, но язык не приходил ей на помощь, или гнев был настолько сильным, что лишал её возможности говорить. Ясин, сам не зная, что говорит, сказал ей:

— Я обнаружил эту «даму» в сильном опьянении, и привёл её сюда, пока она не придёт в себя…

Зануба не стала молчать и протестующе сказала:

— Как видите, он пьян. И он привёл меня сюда силой!..

Мариам сделала угрожающий жест, как будто хотела запустить в них лампу. Тело Ясина напряглось и он поглядел на неё, готовый ко всему. Но она быстро отступила под влиянием серьёзности возможных последствий такого шага, поставила лампу на тумбочку и стиснула зубы в бешенстве. Затем заговорила первая хриплым дрожащим голосом, загрубевшим от гнева и ярости:

— В моём доме!.. В моём доме?! В моём доме, преступник, сын шайтанов!

Её голос сотрясал весь дом, подобно грому; она поливала его грязью и слала всяческие проклятия, крича так громко, что сотрясались стены; взывала к жильцам дома и соседям, клялась вывести его на чистую воду и призывала в свидетели спящих людей. Ясин предостерегал и пытался заставить её молчать различными способами, махал на неё руками, с рёвом кричал на неё, но поскольку ничего не удалось, он в волнении встал и пошёл к ней, чтобы широким шагами догнать как можно быстрее, так как боялся потерять равновесие. Затем он набросился на неё, накрыв ладонью её рот, но она завизжала ему прямо в лицо, словно отчаянная кошка и ногой пнула его в живот. Он с мрачным лицом отступил назад, пошатываясь от злости и боли, затем упал на пол лицом, словно рушащееся здание. Зануба издала пронзительный крик, и Мариам бросилась к ней, навалившись на неё сверху, и потянула правой рукой за волосы, а левой вонзилась в её шею ногтями. Она начала плевать ей в лицо, ругая и понося её. Ясин поспешил подняться во второй раз, яростно качая головой, словно чтобы изгнать похмелье, подошёл к дивану и направил на спину жены, лежавшей поверх своей соперницы, тяжёлый удар. Мариам вскрикнула и подалась назад, уклоняясь от него. Он последовал за ней, и ослеплённый своим гневом, начал последовательно обрушать на неё кулаки, пока между ними не оказался обеденный стол. Тут она сняла с себя тапок и швырнула в него; тот попал прямо в его грудь. Ясин побежал за ней, преследуя её по всей комнате и крича: «Убирайся с глаз моих долой! Ты разведена… разведена… разведена…» Тут послышался стук в дверь и голос соседки, живущей на втором этаже, что звала: «Госпожа Мариам… госпожа Мариам!..» Ясин прекратил бегать за ней и с трудом переводил дыхание. А Мариам открыла дверь и так громко, что голос её был слышен по всей лестнице, сказала: