Каирская трилогия

Махфуз Нагиб

Она саркастически засмеялась:

— Все знают, что у тебя есть любовница, и тебя их мнение не волнует. И как ты можешь бояться кривотолков, если официально и законно женишься?! Было бы желание…

Он смущённо улыбнулся:

— Лишь немногие посвящены в мои секреты, а члены семьи — те вообще самые последние люди, кто сомневается во мне…

Она недоверчиво вскинула свои подведённые брови:

— Это ты так думаешь. Но правду не знает никто, кроме самого Аллаха. Какой секрет можно сохранить от людских языков?!

Прежде чем он успел заговорить, она сердито продолжила:

— Или ты не считаешь меня достойной стать членом своей семьи?!

«Да простит меня Господь! Муж Занубы-лютнистки в твоём-то возрасте!»

— Зануба, я не это имел в виду…

Она неодобрительно сказала:

— Ты не долго сможешь скрывать от меня свои истинные чувства. Я завтра же узнаю их, если не

сделаю этого ещё сегодня. Если женитьба на мне для тебя позорна, то тогда до свидания…

«Ты пришёл сюда, чтобы избавиться от другого мужчина, а вместо этого он избавляется от тебя. Ты больше не спрашиваешь её, где она была, это она предлагает тебе выбор между женитьбой и дверью. И что ты собираешься делать? Что парализует тебя? Это твоё предательское сердце. Легче оторвать твою плоть от костей, чем бросить эту лютнистку. Разве не прискорбно, что эта слепая любовь поразила тебя в преклонном возрасте?!»

Он с укором спросил её:

— Значит, так ты меня ценишь?

— Я не ценю того, кто чурается меня, как заразной слюны!

С тихой грустью он заметил:

— Ты мне дороже, чем моя собственная душа…

— Таких слов мы много уже наслышались…

— Однако это правда…

— Пришла пора мне узнать это на деле, а не на словах!

Он опустил глаза в печали и отчаянии, не зная, как согласиться на такое, но и не мог отказаться от её предложения. Его стремление к ней сковывало его и рассеивало мысли. Он негромко сказал:

— Дай мне отсрочку, чтобы я мог уладить свои дела…

Она спокойно ответила, пряча хитрую улыбку:

— Если бы ты и правда любил меня, то не стал бы колебаться…

Он поспешно ответил:

— Это не так. Я имею в виду другие дела…

Он махнул рукой, как бы пытаясь объяснить ей свои слова, хотя и сам не знал точно, что именно они значили. Она улыбнулась:

— Ну, если так, то я, пожалуй, подожду тебя…

Он почувствовал временное облегчение, словно боксёр, вот-вот готовый упасть оземь, как только послышался звонок рефери, возвещающий окончание первой части раунда. В душе ему захотелось облечения и передышки от тревог и волнений, и протянув к ней руки, он сказал:

— Иди ко мне…

Она упрямо откинулась назад на своём стуле и заметила:

— Когда позволит Аллах…

29

Он покинул плавучий дом, прокладывая себе путь в темноте по пустынному берегу Нила в сторону моста Замалек. Дул лёгкий приятный ветерок, что обвевал его воспламенённую голову и слабо шевелил переплетённые ветки гигантских деревьев, от которых исходил шёпот. Во мраке они казались дюнами или чёрными облаками. Каждый раз, как он поднимал голову, находил их сомкнутыми прямо над собой, подобно тревогам, навалившимся на грудь. Исходит ли такой же свет, что виден из окон плавучего дома, из других домов, лишённых тревог?

«Но нет такой тревоги, что была бы такой же, как твоя. Умерший своей смертью не схож с самоубийцей, а ты, бесспорно, согласился совершить самоубийство».

Он продолжал идти, ибо в такой час самым приятным для него было шагать пешком, чтобы успокоить нервы и собраться с мыслями, прежде чем он присоединится к братьям. Там он уединится с ними и откроет им всё. Он не предпримет подобного шага, не посоветовавшись с ними, даже если заранее догадывается, что они скажут. Он признается перед ними, как бы ни было тяжело, ибо он чувствовал в себе желание, побуждающее его открыться, словно призыв о помощи утопающего, захваченного высокой волной. Для него не было секретом, что он согласился жениться на Занубе, и он не скрывал своих униженных чувств, того, что желает её и тоскует по ней, однако не представлял себе, как это может воплотить в виде официального брака, и как он сообщит эту «радостную» новость своим домашним, детям и вообще всем людям. И хотя ему хотелось бы ещё идти и идти, пока несли ноги, он ускорил шаги и пошёл быстрее, стуча своей тростью по земле, словно торопясь достичь цели, которой у него не было. Она отвергла и оттолкнула его. Разве по опыту ему были неизвестны подобные приёмы?… Но слабый человек сознательно попадает в силки. И хотя прогулка пешком и чистый воздух немного освежили его, он по-прежнему был рассеян и озабочен. Мысли всё так же беспорядочно мельтешили в его голове, так что он с трудом мог вынести их. Ему стало казаться, что он вот-вот сойдёт с ума, если не найдёт способа уладить это дело, пусть даже это будет самообман.

В такой темноте он может говорить сам с собой, не смущаясь и не колеблясь, ибо полог сцепившихся меж собой ветвей защищал его с неба, а разбросанные справа от него поля поглощали мысли. Воды Нила, что текли слева от него, поглощали чувства. Однако ему следует избегать света,

чтобы не попасть в его яркое кольцо, похожее на цирковой вагончик, увлекающий за собой мальчишек и любителей диковинок. Тогда ему пришлось бы распрощаться со своей репутацией, честью и достоинством. Он по-прежнему обладал двуличием: в одном образе он жил среди друзей и любовниц, а другим пользовался среди членов семьи и всех остальных. И этот последний образ как раз и поддерживал его степенность и достоинство, констатируя статус, о котором никто и думать плохо не смел. Но именно против этого образа и устроили настоящий заговор его собственные капризы, грозящие уничтожить его навечно. Наконец показался мост с ярко зажжёнными фонарями, и он спросил себя: куда же ему идти?… Казалось, что ему хотелось ещё немного одиночества и темноты, но он не пошёл по мосту, а вместо этого направился по дороге в сторону Гизы.

«Ясин! Упоминание о нём тревожит тебя. Твой лоб горит от стыда. Но почему? Он первым поймёт тебя и проявит к тебе снисходительность. Или ты считаешь, что он будет злорадствовать над тобой и высмеивать?.. Ты долгое время ругал его и воспитывал, но его нога ещё ни разу не скатывалась в пропасть, подобную твоей! Камаль?.. Ты должен прямо сейчас надеть на лицо непроницаемую маску, чтобы он не смог прочитать на твоём лице ничего о твоём грехе. Хадиджа и Аиша?.. В семействе Шаукат им придётся ходить с низко опущенной головой. Зануба — жена вашего отца! Этой свадьбе будут аплодировать только безумцы. В твоей груди одни грешные увлечения, так подбери для них какую-нибудь другую сцену, а не этот мир. Есть ли царство тьмы вдали вне пределов досягаемости смертных, где ты мог бы спокойно удовлетворять свои порочные страсти?! Посмотри завтра на паучью сеть, осталось ли там что-то от мухи?.. Прислушайся к кваканью лягушек и стрекотанию сверчков. До чего блаженны эти насекомые! Стань и ты насекомым, чтобы быть таким же счастливым без разбора. Но на поверхности земли тебе не позволено быть никем иным, кроме как „господином“ Ахмадом. Проведи этот вечер со своей семьёй, со всеми: с женой, Камалем, Ясином, Хадиджей, Аишей… Затем поведай им о своём намерении, если сможешь. И если тебе по силам, то женись после этого.

А Ханийя?! Помнишь ли ты, как бросил её, несмотря на то, что любил?.. Ты никогда не любил ни одну женщину так, как её. Но кажется — к сожалению, — что мы с возрастом лишаемся разума! Напейся этой ночью, пока тебя не вынесут оттуда. До чего же ты истосковался по вину! Словно ты не пил с самого рождения Пророка в благословенный год слона. Горькие страдания, что ты проглотил в этом году, вполне могут стереть счастливую долю, которой ты наслаждался всю свою жизнь».

Он ударил палкой по земле, затем остановился. Ему надоел мрак, тишина, дорога и деревья, хотелось обратиться за помощью к друзьям. Он не из тех, кто может надолго уйти в себя, ведь он не кто иной, как член коллектива, часть целого. Там, с ними, проблемы решатся, как бывало обычно. Он развернулся, чтобы пойти обратно, к мосту, и тут всё существо его затряслось от гнева и отвращения. Странным голосом, разрываемым обидой, болью и злостью, он произнёс: «Она проводит целую ночь вне дома…. неизвестно где…, а ты потом соглашаешься жениться на ней!» На него давило гнетущее чувство презрения к самому себе, сжимавшее то тело, то сердце его.

«Ясмина?!.. Какая насмешка! Нет, она провела ту ночь в объятиях мужчины, который не отпускал её до полудня следующего дня. Она оставалась у него, зная время, когда он, Ахмад, придёт в плавучий дом. И что же это всё значит?!.. Должно быть, страсть заставила её позабыть о времени. Вечное адское пламя! Или ты настолько унизился, что ей уже не важно, разгневан ты или нет? Как ты разговаривал с ней, пытаясь угодить, лебезил ей после этого, околдованный дурак? И как ты мог уйти от неё с обещанием жениться? Срам тебе и в этом мире, и в загробном! Ты как будто не почувствовал на себе тяжести рогов, которые согласился нести на себе, под давлением забот, свалившихся на твою голову. Рогов, что увенчали чело твоей семьи, что будут позорить род за родом! Что скажут люди об этих рогах над твоим почтенным лбом?! Гнев, ненависть, кровь и слёзы — ничего не искупит твоей капитуляции и слабости. Как же она сейчас потешается над тобой, лёжа на спине в том плавучем доме! Может быть даже она не смыла с себя пот того мужчины, который тоже будет смеяться над тобой в свою очередь. Завтра, как только ты встанешь, все непременно будут над тобой насмехаться. Признайся в упадке духа за столом между друзей, чтобы услышать, как они хохочут… „Спишите это на счёт его старости и дряхлости… Простите его, он уже испробовал всё, кроме удовольствия носить рога на голове!“ Зубайда скажет: „Ты отказался быть господином в моём доме, согласившись быть сутенёром в доме лютнистки“. Джалила скажет: „Ты мне не брат и даже не сестра!“