Каирская трилогия
Шрифт:
Мухаммад Иффат щёлкнул пальцами и весело ответил:
— Браво… Браво! Он ещё более твёрд, чем сам Саад Заглул. Он видел больным и плачущим короля-тирана и с редкостным мужеством выдержал это, непоколебимо повторив слова целой нации, вручившей ему бразды правления над собой: «Сначала Конституция 1923 года». Так и вернулась к нам наша конституция. Кто бы
мог себе представить такое?
C восхищением кивнув головой, Ибрахим Аль-Фар сказал:
— Представьте себе это зрелище: король Фуад, разбитый старостью и болезнью, кладёт руку на плечо Мустафы Ан-Наххаса с подчёркнутым
Подражая его тону, Али Абдуррахим заметил:
— Или сначала посадите всех на кол, Ваше Величество!..
Ахмад Абд Аль-Джавад расхохотался:
— Клянусь Тем, Кто управляет судьбами, и виски, что рядом с нами, которое нам запретили, что это великолепная позиция!
Мухаммад Иффат допил остаток своего напитка и сказал:
— Сейчас у нас 1935 год, прошло уже восемь лет после смерти Саада и пятнадцать лет с момента революции, а англичане по-прежнему повсюду в нашей стране: и в казармах, и в полиции, и в армии, и в министерствах. Иностранные концессии, что делают из любого сукиного сына уважаемого господина, по-прежнему на месте. Такое печальное положение дел должно наконец закончиться…
— И не забывай ещё о палачах вроде Исмаила Сидки и Мухаммада Махмуда или Аль-Ибраши!
— Если англичане уйдут, ни один из них не будет больше ничего значить, и все перевороты закончатся, как будто их и не было…
— Да, если король думает сыграть в игру с собственным хвостом, то не найдёт никого, кто бы стал помогать ему!
Мухаммад Иффат сказал:
— Король окажется меж двух огней: либо он проявит уважение к конституции, либо ему самому скажут до свидания!
Ибрахим Аль-Фар с явным сомнением спросил:
— Но покинут ли его англичане, если он попросит их защитить его?
— Если англичане согласятся уйти, зачем им защищать короля?
Аль-Фар снова спросил:
— Но согласятся ли англичане уйти на самом деле?!
С уверенностью человека, гордящегося своей политической осведомлённостью, Мухаммад Иффат ответил:
— Они застали нас врасплох с этой декларацией Хора. Были демонстрации, мученики, да смилуется над ними Аллах, а затем призыв к коалиции. Затем нам вернули Конституцию 1923 года. Уверяю вас, что англичане сами сейчас желают переговоров. На самом деле никто не знает, как и чем закончится это тревожное время, как англичане уйдут, и как прекратится влияние всех этих иностранцев. Но мы безгранично уверены в Мустафе Ан-Наххасе…
— Пятьдесят три года оккупации страны закончатся вот так, с помощью нескольких слов за столом?!
— Слова предшествовали пролитию невинной крови…
— Ну а если?!
Подмигнув глазом, Мухаммад Иффат заметил:
— Тогда они окажутся в очень неприятной позиции, учитывая трудное международное положение!
— Они всегда могут найти кого-то, кто станет защищать их интересы. Да и Исмаил Сидки пока что жив, не помер!..
Тоном
— Я говорил со многими осведомлёнными в этом деле, и обнаружил, что они настроены оптимистично. Они говорят, что всему миру угрожает жестокая война, и Египет — это потенциальная жертва, а потому достижение почётного согласия в интересах обеих сторон…
Их разговор продолжился после того, как Али Абдуррахим самоуверенно погладил свой живот:
— У меня есть для вас важные новости: мне обещали, что выставят мою кандидатуру от округа Гамалийя на следующих парламентских выборах, в этом меня заверил сам Ан-Нукраши.
Лица друзей засияли от радости. Когда пришла очередь внести свой комментарий, Али Абдуррахим с деланной серьёзностью произнёс:
— Есть у «Вафда» один недостаток: иногда он выставляет своими кандидатами сущих животных в качестве депутатов!
Ахмад Абд Аль-Джавад, словно в защиту «Вафда» сказал:
— Но что может тут поделать «Вафд»? Он же хочет представлять всю нацию, как благородных, так и подлецов. И кто же будет представлять подлецов, если не животные?!
Мухаммад Иффат толкнул его в бок и сказал:
— Старый хитрец. Вы с Джалилой два сапога пара. Оба старые хитрецы!
— Мне было бы приятно, если бы кандидатом выдвинули Джалилу. При необходимости она могла бы утереть нос самому королю!
Али Абдуррахим с улыбкой сказал:
— Я её встретил позавчера перед нашим переулком. Она по-прежнему величественная, словно паланкин на верблюде, однако возраст источил её!
Аль-Фар сказал:
— Она стала знаменитой; дом её и днём и ночью усердно работает. Даже после того, как умирает флейтист, пальцы её продолжают играть.
Али Абдуррахим долго смеялся, и наконец сказал:
— Я проходил мимо дверей её дома и увидел как один мужчина проскользнул внутрь, полагая, что его никто не видит. И кто, вы думаете, это был?.. — он ответил, подмигнув Ахмаду Абд Аль-Джаваду… — тихоня Камаль ибн Ахмад Абд Аль-Джавад, учитель из школы Силахдар!..
Мухаммад Иффат и Аль-Фар громко захохотали. Глаза же Ахмада Абд Аль-Джавада расширились от удивления и тревоги. Он в замешательстве спросил:
— Мой сын Камаль?!
— Ну да. Он был закутан в своё пальто, в очах в золотой оправе, и кичливыми густыми усами. Он шёл туда так невозмутимо и величественно, как будто он вовсе и не сын «нашего затейника», и завернул в дом с той же степенностью, как будто направлялся к Запретной Мечети в Мекке. И я сказал про себя: «Повороти-ка ты назад, грешник!».
Хохот усилился. Ахмад Абд Аль-Джавад ещё не отошёл от замешательства, но счёл, что лучше ему будет разрядить обстановку, присоединившись к всеобщему смеху. Мухаммад Иффат, пристально глядя ему в лицо, многозначительным тоном произнёс:
— Ну что тут такого удивительного. Разве он не твой сын?!
Покачав в изумлении головой, Ахмад Абд Аль-Джавад сказал:
— Я всегда знал его как воспитанного, тихого и вежливого по натуре. Его и увидеть-то можно было лишь в библиотеке, когда он читал или писал, так что я даже стал беспокоиться из-за его изоляции и слишком больших усилий ради бесполезных вещей…