Каирская трилогия

Махфуз Нагиб

Ридван сердито закричал:

— Нет, нет, нет! Он постоянно сидит дома и покидает его, лишь когда отправляется в своё министерство. На этот раз я хотел навестить её, когда она одна, а ему захотелось сыграть роль отца и наставника. Долой его ко всем чертям! При любой возможности он напоминает мне, что он начальник архивного отдела в министерстве, и не колеблясь критикует поведение моего отца на работе. Но я, со своей стороны, не обхожу это молчанием…

Он молчал минуту, чтобы охладить свои эмоции, затем продолжил:

—

Моя мать дура, что согласилась выйти замуж за этого человека. Разве не было бы лучше, если бы она вернулась к отцу?

Хилми было хорошо известно о пресловутом поведении Ясина, и он с улыбкой произнёс:

— Сколько же я оплакивал то, что принесла мне страсть!

Упрямо махнув рукой, Ридван сказал:

— Ну и что с того? Вкус женщин это страшная тайна, а что ещё хуже — что она, кажется, вполне всем довольна!

— Не давай шанса тому, что расстраивает тебя…

Ридван грустно сказал:

— Как странно, большая часть моей жизни прошла в несчастье. Я ненавижу мужа своей матери и не люблю жену своего отца. Атмосфера заряжена отвращением и ненавистью. Мой отец — как и мать — сделали плохой выбор. Но что могу сделать я?! Жена моего отца хорошо со мной обращается, но не думаю, что она любит меня. До чего же мерзкая эта жизнь!

Пожилой слуга принёс им чай, и у Ридвана потекли слюни, ибо ему пришлось пережить по дороге сюда жестокость февральских ветров. Пока они размешивали сахар, воцарилось молчание.

Выражение лица Ридвана изменилось, что предвещало об окончании грустной истории. Хилми обрадовался этому и с облегчением произнёс:

— Я привык учить уроки вместе с тобой, даже и не знаю, как буду делать это один…

Ридван улыбнулся в ответ на это нежное замечание друга, но тут внезапно спросил:

— А тебе известно об изданном указе о формировании делегации на переговорах?

— Да, но многие устраивают шумиху в атмосфере, окружающей эти переговоры, питая пессимизм в их отношении. Создаётся впечатление, что Италия, которая угрожает нашим границам, и есть истинный стержень, вокруг которого вертятся переговоры, а англичане, со своей стороны, угрожают нам в случае провала в достижении соглашения!

— Ещё не остыла кровь мучеников, как нам опять предстоит проливать новую кровь!

Хилми покачал головой и сказал:

— Говорят, что резня остановилась и начались переговоры. А что ты думаешь?

— В любом случае, «Вафду» принадлежит подавляющее большинство в переговорной команде. Представь себе, я спросил Мухаммада Хасана, мужа своей матери, о его мнении об этой ситуации, и он язвительно ответил мне: «Ты и впрямь питаешь иллюзии, что англичане могут уйти из Египта?!» Вот за какого человека моя мать согласилась выйти замуж!

Хилми Иззат громко засмеялся и сказал:

— А мнение твоего отца чем-то отличается?

— Мой отец ненавидит

англичан, и с него довольно и этого.

— Он ненавидит их от всего сердца?

— Нет ничего, что бы мой отец ненавидел или любил от всего сердца!

— Тогда я спрошу тебя о том, каково твоё мнение. Ты уверен?

— Почему нет? До каких пор эта ситуация так и будет оставаться в подвешенном состоянии? Пятьдесят четыре года оккупации, ох! Не один я такой несчастный!

Хилми Иззат отпил последний глоток чая из своего стакана и с улыбкой сказал:

— Мне кажется, что ты говорил со мной с тем же пылом, когда он посмотрел на тебя!

— Кто?

На губах Хилми Иззата показалась странная улыбка:

— Всякий раз, как на тебя находит воодушевление, твоё лицо краснеет и становится ещё красивее. Я видел тебя в один из таких счастливых моментов, когда ты разговаривал со мной в тот день, когда делегация студентов направилась в дом наций, призывая к единству и коалиции. Ты разве не помнишь тот день?

Ридван спросил его с интересом, который не пытался скрыть:

— Да. Но кто это?

— Абдуррахим-паша Иса!

Ридван ненадолго задумался, затем пробормотал:

— Я однажды видел его издалека…

— А вот он видел тебя тогда впервые.

На лице Ридвана появился вопросительный взгляд. Хилми продолжил:

— И когда он встретился со мной после твоего ухода, то спросил о тебе и попросил привести тебя к нему при первой же возможности!

Ридван улыбнулся и сказал:

— Ну выкладывай уже всё, что у тебя есть.

— Похлопав друга по плечу, Хилми сказал:

— Он позвал меня и со своей привычной живостью — кстати, он действительно очень живой и подвижный — спросил: «Что это за красавец разговаривал с тобой?» И я ответил ему, что это мой однокурсник с юридического факультета, а также старинный приятель, его зовут так-то и так-то. И он с интересом спросил меня также: «И когда ты представишь его мне?» Я, в свою очередь, спросил его, прикинувшись, что не понимаю, что он имеет в виду: «А зачем, господин паша?» И он разразился гневными речами — иногда живость доводит его до такого состояния — «Чтобы преподать ему урок по религии, конечно, сукин ты сын!» И я засмеялся в свою очередь, пока он не прикрыл мой рот своей рукой…

На миг наступила пауза, когда они могли слышать, как снаружи завывает ветер. Донёсся звук ударившейся о стену створки окна. Затем Ридван спросил:

— Я много о нём слышал. Он и впрямь такой, как о нём говорят?

— И даже более того…

— Но он же старик!

Лицо Хилми Иззата беззвучно смеялось:

— Это совсем не важно. Он высокопоставленный человек, изысканный, обладающий влиянием. Вероятно, в старости он даже более полезен, чем если бы был молод…

Ридван вновь улыбнулся и спросил: