Как мы росли
Шрифт:
— Держи!
Варя подняла голову. На дереве сидел Персик; он ловко забирался всё выше и выше.
— Ещё веточки две сломи и хватит! — крикнула ему Варя. Упавшую веточку она отдала Леночке. — Это тебе, а это Клавке, — сказала она, поднимая другую ветку.
С дерева упала ещё ветка.
— Хватит, хватит! — закричала Варя. — Не надо ломать зря.
— Ну, раз хватит, так я теперь не полезу, — сказал Наливайко. — А зачем они вам, ветки?
— Нужно, — ответила Варя.
— Мы их будем растить, поставим в воду — и будут
И девочки побежали к дому.
Наливайко остался под деревом.
— Ты чего туда забрался? — спросил он Персика. — Чего ты там смотришь?
— Просто так, ничего не смотрю, — ответил Персик.
Это была неправда. Персик лазил на этот тополь каждый день и наблюдал, как на соседней старой берёзе чёрные, белоносые грачи чинили прошлогодние гнёзда.
— И долго ты там сидеть будешь? — не унимался под деревом Наливайко.
— Долго, — невозмутимо ответил Персик и уселся поудобнее.
— Тогда, слышь, я сейчас к тебе туда залезу, — сказал Наливайко.
— Давай лезь!
Наливайко очень хотелось залезть на дерево. Он оглянулся: вокруг никого не было — значит, не перед кем и конфузиться.
Обхватив дерево, он долго пыхтел и наконец с трудом добрался до нижней ветки. Он уселся на ней, но дальше лезть побоялся. Тогда Персик не выдержал, спустился вниз и подал руку.
Наливайко полез за Персиком и уселся с ним рядом. Персик показал Наливайко грачей. Птицы улетали, прилетали и кружили, отчаянно крича.
— Это они спорят, — сказал Персик, — как лучше строить. Слышишь? «Как! Как! Как!»
— А получается у них здорово! Гляди-ка, гляди! Как прилаживает — всё носом, носом! Правда ловко?
Наливайко и Персик сидели обнявшись, пока их не увидел идущий по парку Пётр Петрович.
— Молодые люди!
Ребята поглядели вниз.
— Прошу спуститься, — сказал Пётр Петрович. — У нас достаточно больных, а сегодня ветер.
Легко сказать — спуститься! Если бы не Персик, Наливайко так бы и остался на дереве.
Ребята дули на озябшие руки, а Пётр Петрович, подняв голову, любовался грачами.
— Любопытные птицы! — Он пошарил в карманах. — Нет, нету. Я вам завтра, молодые люди, вручу карандаш и бумагу и попрошу зарисовать всё, что вы наблюдаете. Это замечательно интересно.
— Углём лучше, — сказал Персик. — Я вам лучше углём зарисую.
— Ну вот и великолепно! — сказал Пётр Петрович, и, толкуя про птичьи гнёзда, они втроём зашагали к дому.
Леночка
— Ты смотри — это почки: в них листочки свёрнуты, — говорила Варя Клавке.
Клавка трогала пальцем закрытые почки и поворачивала ветку то так, то этак — на солнышко:
— Пусть греется.
— Они скоро распустятся, только воду менять надо, — объяснила Леночка. — Когда я была маленькая, мы дома вербу ставили. Как пустит корешок, мы её посадим в землю, а на следующий год кустик с меня ростом. Мы тогда жили на реке Иртыше. Это очень далеко. У нас за домом был сад…
— Большой? — спросила Люба Сорокина.
И Леночка сразу замолчала.
За Леночкой Егоровой, так же как и за Любой Сорокиной, никто не приехал. Приехать за Леночкой мог только отец, мать давно умерла. Но отец был на фронте. Могла бы приехать старшая сестра. Но она жила с мужем в Сибири, а оттуда теперь письма не приходят — значит, и приехать нельзя.
Леночка сначала очень боялась. Её пугали: «Большевики! Большевики! Что будет! Ужас!..»
Оказалось, совсем не страшно. Новые девочки, ну и что же? Вот Клавка, например, спорщица ужасная, с мальчишками дерётся, но и с ней можно дружить. И Варя хорошая девочка. Люба Сорокина говорит, что она большевичка. Леночка не понимает, почему нельзя водиться с Варей и почему она большевичка.
«Вот узнает эта твоя Варя, кто твой отец, она тебе покажет!» — говорила Сорокина.
Леночка боялась, что Люба Сорокина расскажет девочкам про её отца. А это была её тайна. Леночка отдавала Любе сахар за вечерним чаем. И Люба обещала молчать.
«Обдуряет она тебя, — говорила Клавка, которая всё замечала и с явной неприязнью относилась к Сорокиной. — Зачем ты ей сахар отдаёшь?»
«Да я просто не хочу», — отвечала Леночка.
«Поверила я тебе — сахару не хочешь!.. Любка, зачем у Егоровой сахар выманиваешь?»
Сорокина молчала, но зато так взглядывала на Леночку, что та совсем терялась. А за чаем Леночка отдавала Любе вместе с сахаром половину своей порции хлеба:
«Возьми, пожалуйста».
Вот и сейчас: Люба Сорокина сказала только одно слово, а Леночка уже не улыбается и перестала рассказывать про сад.
— Хочешь, я отломлю тебе тоже веточку? — говорит она Любе.
— Зачем мне прутья! — отвечает Сорокина.
И Леночке становится тоскливо.
Люба Сорокина поглядывает на неё злыми глазами. Леночка замолчала и отошла к своей кровати.
В это время в спальню влетел Федя Перов.
— Егорова! Тебя Михаил Алексеевич зовёт.
Федя еле переводил дух — видно, бежал сломя голову. Он всегда молниеносно выполнял все задания Чапурного.
— Егорову зовёт? — переспросила Сорокина и опять посмотрела на Леночку.
— Егорову, — повторил Федя.
— Зачем он меня зовёт? — удивилась Леночка.
— А я почём знаю! Велел скорее. — И Федя умчался обратно.
— Бежим вместе! — сказала Варя.