Как приручить Обскура

Фальк Макс

— Поясни, в чём состоит твой план, только, пожалуйста, без интимных подробностей, — попросил Тесей. Грейвз молча смотрел на него так долго, что тот отвёл взгляд и едва заметно покраснел кончиками ушей.

— Нам нужна хитрость, — сказал Грейвз. — Что-то безумное и непредсказуемое. Я не знаю, как быстро он меня найдёт. Давайте считать, что времени у нас нет.

Тесей достал из кармана мягкую пачку сигарет, щелчком выбил одну.

— И мне, если не возражаешь, — Грейвз протянул руку.

— Десять лет прошло, а ты до сих

пор стреляешь у меня сигареты, — тот усмехнулся, протянул ему пачку. — Хоть бы раз угостил своими.

— Хоть бы раз приехал в Америку, когда я приглашал, — беззлобно отозвался Грейвз. — Я бы тебе их даже с собой на дорогу отсыпал.

Они провели в разговорах весь день. Обсуждали, спорили, дымили. Тушили окурки в пустых чайных чашках за неимением пепельницы. Перебивали друг друга бесконечными «а что, если…» Придирались к мелочам.

Луна уже показалась над крышами, когда Дамблдор и Тесей аппарировали прямо из дома. Грейвз добрался до кровати, упал на неё, не раздеваясь. Глаза слипались, во рту было горько от дыма и сомнений.

— Завтра отправишься на Диагон-аллею, — пробормотал он. — Мне нужно быстро вернуться в форму.

— Конечно, сэр.

Криденс опять сидел на кровати рядом с ним и поглаживал его по плечу.

— Если завтра кто-то ещё вломится в дом — сначала разберись, кто это. Не кидайся убивать сходу, — то ли посоветовал, то ли попросил Грейвз.

— Не буду, — пообещал Криденс.

— Ложись спать, — велел Грейвз.

— Конечно, сэр, — кивнул Криденс и остался сидеть.

Щедрое предложение (Талиесин Эйвери)

— Я встретил его случайно, — сказал Талиесин извиняющимся тоном.

— Вы могли мне просто написать, — ответил Грейвз. Он смотрел хмуро, будто подозревал в чём-то.

— Мне не пришло в голову, — Талиесин пожал плечами, непонятно за что чувствуя вину. Он не считал, что должен оправдываться, но рядом с Грейвзом почему-то тянуло.

— И вы проследили за ним, — сказал Грейвз.

— Да.

Талиесин сидел, положив ногу на ногу, и смотрел слегка исподлобья, как мальчишка, который досадует не на то, что стянул последнюю конфету, а на то, что попался. Рядом с Грейвзом это было легко. И чувствовать себя мальчишкой… и досадовать.

В домашней обстановке, без идеально непроницаемого смокинга, без белой брони рубашки, точно и дерзко схваченной запонками у кистей сильных рук, Грейвз выглядел проще, и одновременно — загадочнее. Его броня элегантного джентльмена была понятна, они все носили такую, каждый со своим изяществом — Грейвз, Малфой, Блэки, Лестрейнджи… Прочесть её язык было легко. Язык домашней одежды Грейвза был удивительно скупым и простым. Слишком простым для такого, как он. Хотелось податься вперёд и спросить: «Кто вы, мистер Грейвз?..» Талиесин был уверен, что в ответ Грейвз только удивлённо усмехнётся и промолчит.

Талиесин разглаживал на колене золотую

тесьму, которой были отделаны полы светлого сюртука. Рядом с чёрно-белым Грейвзом он чувствовал себя неуместно ярким. Почти попугаем. Сюртук цвета лиловой розы, вышитый жилет медного цвета, шейный платок цвета тёмной бирюзы — Мерлин, ещё утром он казался себе элегантным и неброским! Элегантным и неброским был Грейвз. Чёрное, белое. Как чернила на бумаге. Как крона дерева на фоне зимнего неба. Чёрное. Белое. Лаконично, изысканно, завершённо. От осознания собственной никчёмности у Талиесина пылали щёки.

Нет, дело было не в том, что он проследил за Криденсом. Вина была не в этом.

Всю свою жизнь он старался жить легко, ни о чём не заботясь. Большого смысла в такой жизни не было, но так жили все. Одним бесконечным днём, в котором ничего не менялось. Рождались дети, приятели и друзья собирались на свадьбы и похороны, но в сущности ни у кого ничто не менялось. Это был тихий, замкнутый мир, остановившийся, как муха, застывшая в капле янтарной смолы. Муха, конечно, мёртвая, но какая разница, если она выглядит, как живая, а янтарь играет медовым отблеском, тёплый и гладкий.

Появление Грейвза взорвало этот мирок. Грейвз был живым, деятельным, острым. Он был прямолинейным, в отличие от сонных и вежливых англичан. Он говорил, что думает, и не стеснялся резких выражений. Американец. Человек из другого мира. Он делал что-то значительное и верил всем сердцем в то, что он делает. В его жизни была цель, был смысл. И хотя ему, очевидно, очень часто приходилось нелегко, и его жизнь, по большей части, состояла из трудностей и опасностей, а не из светских приёмов, танцев и посещений театра, он казался… счастливым. Да. Счастливым.

Талиесину впервые в жизни хотелось чего-то большего, чем бесконечные обсуждения политики и сплетни о чужой личной жизни. В его окружении многие занимали посты в Министерстве Магии, многие пытались что-то делать — но никто не собирался менять заведённый порядок вещей. Все изменения заключались лишь в том, чтобы адаптировать существующий порядок под себя. Тут повесить бантик, здесь завязать узелок, открыть окно, закрыть окно, поменять цветовую гамму собственного кабинета. Никто не пытался всё это просто… взорвать. Фигурально — не так, как Гриндевальд.

Но появился Грейвз — и будто солнце заглянуло в тёмный и пыльный угол. Будто в унылый лягушачий хор чья-то рука запустила камень, и он шумно врезался в стоячую воду, взметнув брызги. Подняв волны, которые не утихали, а всё росли и росли, и готовы были захлестнуть берег.

— У вас хорошая память на лица, — хмуро сказал Грейвз.

«У меня хорошая память на вас», — подумал Талиесин.

Он видел мальчика лишь пару раз, мельком — но этого хватило, чтобы запомнить, с каким волнением Грейвз смотрел на него. Как Грейвз коснулся его руки. Как Грейвз говорил с ним, тихо, ласково.