Как приручить Обскура

Фальк Макс

Тесей подтолкнул его к замку, и Талиесин припустил бегом. Тесей, скривившись, утёр рот ладонью, сплюнул и бросился догонять:

— Эй! Мистер!.. Палочку мне кто вернёт!..

Тот выхватил её на бегу из рукава, не глядя, кинул назад. Тесей поймал, прыгнул вперёд, ухватил Талиесина за рукав и левитацией швырнул их обоих на крышу. Черепица разъехалась под ногами, они прыгнули дальше, к башне, в которую вломился обскур. Уворачиваясь от камней, летящих на голову, одновременно взмахнули палочками и ввалились в окно. Факультетская гостиная была выше.

Талиесин

сбросил меховую накидку, чтобы не путаться в ней. Впрочем, ему больше не было холодно. Он был пьян от ужаса, отчаяния и адреналина. Не дожидаясь Тесея, бросился вверх по лестнице. Ему казалось, если он сейчас остановится — он просто упадёт замертво, как тот охотник.

Круглая гостиная выглядела так, словно по ней прошёл ураган: мебель раздавлена, окна выбиты, на полу осколки и каменное крошево. С десяток бледных девчонок жались по стенам, глядя в проём туалетной комнаты, где затихала гудящая, как миллион пчёл, живая тьма.

— Уходите! — крикнул Талиесин. Волшебницы будто очнулись. Кто-то с визгом бросился к лестнице, едва не сбив с ног Тесея, кто-то в панике швырнулся проклятием. Тесей успел заслониться щитом, прикрыв и себя, и Талиесина.

— Уходите! — крикнул он ведьмам. — Живее!

Магия струилась к нему, манила, дразнила, нашёптывала. Криденс ощупывал рамы, трогал символы пальцами, как слепой. Три зеркала, и лишь одно приведёт к Персивалю. Какое?.. Правое?.. Левое?.. То, что в центре?.. Зеркала шептали на чужом языке, он с трудом различал слова в трёх голосах.

Проведи меня проведи меня исса исса соол сунна проведи через тьму льокнар хеймис уведи через свет линдум солле.

— У меня ушло пять лет, чтобы найти разгадку, — сказал Гриндевальд, подходя ближе к Криденсу. — Но даже я не смог подчинить себе все зеркала.

— У меня нет столько времени, — равнодушно сказал Криденс, вслушиваясь в шептание магии.

— Если ты сможешь открыть их быстрее — я хочу это видеть, — сказал Гриндевальд, будто всерьёз верил, что Криденс сумеет. — Я даже облегчу тебе задачу. Вот Зеркало Путешествий, — он кивнул на одно из них, для верности даже коснулся его палочкой.

Криденс слушал. Ему нечего было терять. Зеркало громко шептало, звало, обещало свободу. Оно было живым… немного. Не так, как бывают живыми люди — а так, как бывает живым озерцо в лесу. В нём резвятся рыбы и головастики, из него пьют олени и волки, рябины смотрят в него, роняют листья в тихую воду. Криденс прикоснулся к стеклу рукой. Оно было холодным, слегка упругим, от прикосновения у него защипало язык.

Ты особенный, — говорил Гриндевальд.

Ты уникальный, — говорил Персиваль.

Он закрыл глаза. Языками обскура потянулся к зеркальной глади. Она пружинила, колыхалась, как плёнка воды. По ней пробегали волны, рябь, она волновалась, морщилась, искажалась. Криденс погладил её. Мягко толкнулся — но преграда не пропустила. Ему не хватало ключа.

Как тихое озеро.

Как вода. Как миллионы капель воды, собранных вместе. Дождь падает вниз, туман поднимается вверх. Одна и та же вода — внизу и наверху. Каждая капля дождя, частица тумана, пар изо рта, снег, лёд — всё одна и та же вода.

У Криденса закружилась голова, он задохнулся. Гриндевальд не понял… Это было не Зеркало Путешествий. Это было Зеркало Бесконечности. Каждая поверхность, отражающая свет, будь то поверхность озера, капля росы, серебряная ложка, отполированый до блеска носок сапога, круглый бок чайника, осколок бутылки, лужа, льдинка — всё это, вся эта бесконечность содержалась в одном зеркале. Оно могло привести куда угодно откуда угодно, потому что во всех этих отражениях оно было — едино. Роса высыхала на траве, и зеркало становилось на часть бесконечности меньше, а потом падал дождь, разливались лужи, и зеркало становилось на бесконечность больше. Серебряные приборы прятали в ящик — и оно становилось на бесконечность меньше. Мальчишка, играя, шлёпал по лужам, и в веере брызг оно становилось на бесконечность больше. Оно дышало, пульсировало, как живое сердце. И где-то там, в этих бесконечных отражениях, была бесконечность отражений Персиваля. В этой бесконечности у Криденса был один-единственный шанс узнать ту самую сдержанную улыбку и те самые лучики морщин возле самых глаз.

И если он ошибётся, Персиваль умрёт.

— Криденс! — закричал ему кто-то.

Он обернулся, будто выныривая из-под воды, через силу вдохнул.

Тесей стоял на пороге разгромленной комнаты, за ним держался Талиесин. Гриндевальд с усмешкой отступил от зеркал, усмехнулся, размял запястье.

— Там мистер Грейвз, — шепотом сказал Криденс. Сам себя не услышал, кашлянул, повторил: — Мистер Грейвз заперт в зеркале! Я иду за ним.

— Иди, — отозвался Тесей, не спуская глаз с Гриндевальда. — Мы тут справимся.

— Я бы не был в этом настолько уверен, — прошептал Талиесин.

Отвернувшись от них, Криденс туманом расплылся в воздухе, обнял бесконечное зеркало и потянулся ко всем его отражениям, уходя не в отдельное место — уходя в лабиринт, в мутный коридор зеленоватого стекла, в тишину, уходя в пространство всех-отражений-сразу.

Гриндевальд смотрел ему вслед, изумлённо и разочарованно.

В разбитом окне вдруг возник ещё один человек. В грязном серо-коричневом пиджаке, замызганных брюках, припорошенный белой пылью.

— Ньют! Где ты был! — Тесей рванулся было к нему, но Гриндевальд, очнувшись, бросил Петрификус Тоталус. Тесей, окаменев, завалился назад, Талиесин поймал его на руки:

— Фините Инкататем! — и Тесей запоздало прикрылся щитом, освобождённый от чар.

Коротким прыжком аппарации Ньют оказался рядом.

— Я был на корабле, — бросил он. — Криденс его… сломал. И я выбрался.

Гриндевальд ударил опять, его заклятие пробило три выставленных щита и ударило в Ньюта.

— Фините Инкататем! — бодро скомандовал Талиесин, поймав Ньюта. — У него Старшая палочка.