Как приручить Обскура

Фальк Макс

— Криденс, — мягко сказал Грейвз, — ты знаешь что-нибудь синего цвета?..

— Шарф, — прошептал тот и покраснел.

Шарф.

Грейвз снова прикрыл лоб рукой. Ну-ну. Шарф. Ты, Персиваль, знаешь кое-кого, кто их любит. Одного так точно не раз видел — в зеркале живёт.

Грейвз потёр глаза пальцами.

— Хорошо. Хватит.

Взгляд у Криденса был настороженный и вопросительный:

— Я ошибся?..

— Нет, — сказал Грейвз. — Ты правильно отвечал. Но когда ты отвечаешь, ты не ешь. Будем снова играть, когда встанем из-за стола. Вспомни

пока побольше разных цветных вещей.

Грейвз откинулся на спинку стула, подтянул газету поближе, сложил другой стороной. Об американских событиях в Англии писали мало. Британия была занята своими внутренними делами, на взгляд Грейвза — довольно мелкими. Он налил себе чаю, взял миндальную меренгу. Криденс медленно ковырял карпа, складывая кости на край тарелки с чёрно-золотым ободком. Он ел медленно — то ли был уже сыт, то ли не хотел никуда торопиться, раз Грейвз не объявил, что ужин закончен. Второй вариант выглядел правдоподобнее, а кроме того, после происшествия с вилкой Криденс старательно следил за руками.

Итак, синий. Раз это любимый цвет Криденса, нужно внести его в интерьер.

Грейвз любил глубокий кобальтовый оттенок, аквамарин, бирюзу, цвет морской волны. Они отлично впишутся акцентами в строгий чёрно-белый мир с проблесками золота, и тогда Криденсу будет здесь немного уютнее. А со временем он привыкнет и к остальному. Грейвз пристально посмотрел на обои, припоминая простейшую трансфигурацию — по стенам побежала голубая волна, вытесняя холодную белизну.

Февральские сумерки были сырыми, но не холодными, звёзды влажно перемигивались сквозь туман. Река в темноте была почти не различима, и только если прислушаться, до холма доносилось мерное журчание воды под мельничным колесом. Пахло дымом из печных труб, мокрой землёй и овцами.

Грейвз накинул на плечи мантию, Криденс сунул руки в карманы старого коричневого пальто, которое досталось от Ньюта. Они переговаривались вполголоса, продолжая игру. Тропинка тянулась над берегом, ширины едва хватало, чтобы идти рядом.

— Красный, — сказал Грейвз.

— Яблоко, — ответил Криденс.

— Зеленый.

— Другое яблоко…

Грейвз усмехнулся. Неожиданный поворот. Это что такое — проблески чувства юмора или недостаток воображения?..

— Другое яблоко, — чуть насмешливо повторил он.

— Да, сэр.

Криденс опустил голову, но плечи к ушам не вздёрнул. Какой молодец. В его положении это должно называться «твёрдо выразил мнение». Грейвз улыбнулся, положил ему ладонь между лопаток:

— Выпрямись… Хорошо. Белый?..

— Дым.

— Голубой?..

— Небо.

— Ты молодец, Криденс. Давай попробуем наоборот. Ты называешь цвет — я называю слово.

Криденс помялся немного, потом спросил:

— А если вы выиграете, мне нужно придумать вам приз?..

Грейвз резко остановился, будто с разбега врезался лицом в стену. Он даже прикрыл глаза — несвойственная ему, жалкая попытка бегства.

Приз. Конечно же, приз. Молчи. Молчи, молчи, молчи, сволочь. Тебе полагается приз!.. Закрой рот. Не смей.

Я хочу приз!.. Прикуси язык!

— Да, Криденс, — удивительно спокойным голосом сказал он. Старый ты козел, Персиваль, дождался, да?.. Дождался повода?.. — Если я выиграю, — он едва запнулся, но продолжил ровно, не сбив дыхания: — ты меня поцелуешь.

Криденс смутился. Кивнул.

Грейвз почувствовал, как замерло сердце. Согласился!.. Зачем?.. Почему?.. Да что ему в этом такого?.. Он не понимает, что нельзя соглашаться?.. Или боится, разозлить отказом?.. Персиваль, Персиваль, твою ж мать!.. Дважды подумай, трижды. Что ты творишь?.. Остынь, есть ещё время. Проиграй ему. Не трогай его. Пожалей мальчишку.

Да ладно, — вкрадчиво вмешался внутренний голос. — Один поцелуй. Что тут плохого?..

— Красный, — шепотом сказал Криденс.

— Рубин, — ответил Грейвз.

Они свернули к старому каменному мосту через реку, медленно пересекли его. Вода тихо журчала под гулким сводом, в вечерней тиши её было отчётливо слышно. А может, у Грейвза вдруг с чего-то обострились все чувства, и он ощущал на лице лёгкую прохладу ветра, слышал и воду, и отдалённое конское ржание, и чей-то свист высоко в небе. Мир будто раздвинулся перед ним, и он как впервые, смотрел на дальние бугры холмов, чёрные на фоне неба, и на острые звёзды над ними.

— Зелёный, — сказал Криденс.

— Павлиний хвост.

— Белый.

— Мрамор.

— Что такое мрамор… сэр?..

— Камень. Очень красивый, я покажу тебе. Если отполировать — блестит, как зеркало.

— Белый блестящий камень, — повторил Криденс себе под нос, будто запоминая.

— Он бывает разных цветов. Я вспомнил белый. Дальше?..

— Чёрный.

— Ночное небо.

— Розовый.

— Помада.

— Помада?..

— Краска для губ.

— Раскрашивать лицо — грех, — монотонно пробормотал Криденс не своим голосом.

— Это ещё почему? — удивился Грейвз.

Он неточно помнил христианские заповеди, но насчёт украшения себя Библия не была сильно строга.

— Мэри Лу говорила, что это грех. Это привлекает мужчин.

Грейвз пренебрежительно фыркнул.

— Однажды Честити получила пощёчину за то, что заговорила на улице с незнакомым мужчиной. А Модести было запрещено играть с мальчиками. Только со мной.

— Криденс, — терпеливо сказал Грейвз, — Мэри Лу была злобной и жестокой стервой. Нравиться другим людям — это естественное желание. Украшать себя помадой, румянами, пудрой, одеждой — это не грех. Остановись.

Криденс застыл, сутулясь и чутко вслушиваясь в то, что говорит Грейвз. Тот снял с себя лёгкий шарф из тонкой шерсти и накинул на Криденса.

— Вот так, — он пригладил концы, чтобы лежали ровнее по обе стороны от воротника. — Теперь ты стал…

— Красивым, — шёпотом подсказал Криденс. Казалось, он улыбается — на опущенном лице было не разглядеть.

— Что?.. Нет!.. — возразил Грейвз и тут же поправился, чтобы Криденс не понял его неверно: — Ты уже красивый. А теперь стал ещё и модным.