Как приручить Обскура

Фальк Макс

Холодный, липкий ужас перед тем, что могло случиться, гнал мурашки по коже и поднимал дыбом волоски на руках и затылке.

Что за глупость! — говорил себе Грейвз. — Ведь всё уже кончилось.

Кончилось. Он выбрался из плена, а не умер там, на острове, одурманенный зельями, привязанный к стулу. Он победил!.. Он остался жив. Он бежал от казни, отыскал Криденса, уговорил его уйти, нашёл им дом, начал новую жизнь. Начал медленно, осторожно выращивать доверие у мальчишки. Всё это — победы. За каждую из них он мог сказать себе — молодец!

Да, — шептал в его голове чей-то гнусный старческий голос. — Ты молодец. Молодец, что попался Геллерту в жадные лапы. Молодец, что не справился с ним.

Разболтал ему всё, что знал — какой молодец!.. Позволил ему украсть своё имя, свою должность. Аврор!.. Не предвидел, не просчитал, отдал ему город, едва не погубил всю страну! А потом?.. Сбежал, поджав хвост, отказался от борьбы, бросил дом, потерял имя, карьеру, цель.

Молодец, Персиваль!

Такое уже бывало. Первый раз его накрыло после войны. Внезапно. Он едва вернулся с фронта — вернулся героем, жить бы и радоваться. И он радовался, принимал в доме гостей, был завсегдатаем чужих вечеринок — а потом в один прекрасный день проснулся и отчётливо понял, что больше никогда не хочет вставать с постели. Почти целый месяц он провёл, не выходя из дома. Потерянно бродил в распахнутом халате из комнаты в комнату (благо комнат в доме было достаточно и прогулки получались долгими), волоча за собой пояс. В ушах у него были крики и взрывы, по ночам его будил рёв драконов, рёв пламени, шипение мяса, лица, залитые кровью и грязью, с отвратительно белыми глазами.

Такое было после того громкого дела с мисс Мередит, которая баловалась магией вуду. Нью-Йорк полгода трясло от страха. Люди выходили из дома, чтобы забрать газету с крыльца — и пропадали. Забегали в кофейню — и больше никто их не видел. Отлучались на пять минут с рабочего места — и не возвращались. Потом авроры нашли её. Мисс Мередит, хорошенькая маленькая леди, возжелала составить голема из человеческой плоти. Голем к ней и привёл. Прямо к её дому. Внутри были полчища мух и крыс. Полы и стены, залитые кровью. Внутри была такая вонь, что даже бывалые авроры выходили на воздух подышать и покурить. А милая мисс Мередит, сложив ручки на коленях, в старомодном платьице с пионами, сидела на заскорузлом от крови старинном диване и улыбалась. Эта улыбка преследовала Персиваля года два, даже после того, как мисс Мередит казнили.

Такое было после гоблинской войны в Квинсе, когда несколько крупных кланов сцепились за власть. Всё началось как мелкое недоразумение: один юный гоблин забрёл повеселиться на чужую территорию, другой юный гоблин плюнул ему в рожу, превратил в ночной горшок и помочился в него, оскорблённый оказался отпрыском главы клана — и понеслось. Грейвз влез в самую гущу, пытаясь утихомирить их, но никто не хотел договариваться. Гоблины убивали друг друга прямо на улицах, посреди людей. Счёт жертв только среди не-магов шёл на десятки. Грейвз и сам провёл несколько очень неприятных минут, когда висел вниз головой на карнизе двадцатого этажа Флэтайрон-билдинг, пока гоблины из клана Перчатки спорили, убивать его за вмешательство в войну или послать клану Белоглазых в знак доброй воли, и пусть те сами его убьют.

Такое было после смерти Лоренса.

Его первый и последний роман.

Они оба были аврорами. Персивалю было двадцать пять, он едва-едва получил в свои руки отдел расследований. Лоренс уже работал там. Молодой, талантливый, въедливый, умный. До удивления некрасивый. Они невзлюбили друг друга с первого взгляда, они были противоположны друг другу, как луна и солнце. А потом из неприязни и раздражения какой-то случайный взгляд высек искру. И полыхнуло. Три месяца Персиваль был до беспамятства пьян от счастья.

Потом Лоренс умер. Попал под проклятие. Во время ареста. Такая работа. Бывает. Персиваль надел траур. И так и не снял. Семнадцать лет он не заводил никаких романов — ни на

службе, ни вне её. Только случайные связи. Только симпатичные жадные юноши, честный обмен молодости на деньги.

За двадцать с лишним лет в аврорате таких историй набралось немало. Что будет дальше, Грейвз знал. Придут кошмары. Он станет рассеянным, раздражённым, мрачным. А у него в доме — опасная тварь, обскур, который нуждается в постоянном контроле. Криденса нужно учить, его нужно воспитывать. Ему нельзя показывать слабость. Если эта разрушительная сила, это чудовище в Криденсе почует, что Грейвз ослабел — может произойти всё, что угодно.

Грейвз смотрел в круглое зеркало и видел там чужое лицо. Лицо ухмылялось. Кроме него, в отражении всё было точным: белая плитка в кирпичик, чугунная ванна на когтистых лапах, чёрный холодный пол. Гриндевальд ухмылялся, топорща усы, и театрально аплодировал.

— Ты молодец. Отлично сработано, Перси! В Министерстве Магии я бы до него не добрался, но ты обо всём позаботился, оставил обскура безо всякий защиты. Не считая тебя. Но ты ведь не думаешь, что можешь его защитить?.. — Гриндевальд склонял голову набок, усмехался ещё мерзее. — Не можешь. Ты слаб.

— Хватит мне сниться, — говорил Грейвз, обеими руками упираясь в край раковины. Сил смотреть в разноцветные глаза не было, и он смотрел на чёрный изгиб крана.

— Не тебе это решать, мой дорогой, — ласково отвечал Гриндевальд из зеркала. — Ты думал, если сбежишь, всё закончится?.. Нет, Перси. Всё только начнётся…

Грейвз проснулся усилием воли. Долго лежал без движения, слушая колотящееся сердце. Лунный свет скользил по тёмной спальне, как живой, высвечивая посеребрённый геометрический узор обоев, бронзовое изножье кровати, переплетение линий на ковре. Грейвз дождался, пока утихнет стук в ушах, поднялся, набросил домашний халат. Спустился в столовую, где за ужином оставил свой портсигар. Прежний, серебряный с монограммой, остался там же, где и вся остальная жизнь — в Нью-Йорке. Новый был простым, даже скромным. Квадратный стальной корпус, фабричное клеймо на задней крышке, рифлёная поверхность. Похожий когда-то был у Тесея.

Не зажигая свет, Грейвз поставил стул боком к столу, сел, облокотился. В Нью-Йорке он двадцать пять лет покупал табак у одного и того же мастера. Индра Мукерджиран из рода нагов держал лавку на Чемберс стрит, в старой части Манхэттена. Персиваль заглядывал к нему раз в неделю, покупал жестяную коробку «Золотого ракшаса» и по вечерам крутил себе сигареты. Ему нравилось делать это вручную. Он садился за обеденный стол — почему за обеденный, кстати, и сам не знал, но за письменным столом в кабинете сигареты всегда выходили кривыми и лохматились — раскладывал табак и бумагу, ставил рядом стакан чистого вермута. Отмерял стружку мягкого табака на глаз, ровнял, заворачивал, облизывая клейкий край. За вечер получалось тридцать штук — как раз хватало заполнить портсигар на несколько рабочих дней. А если было лень или не хватало времени — там же, у Индры, покупал тонкие индийские сигариллы со сладковато-перечным запахом.

Пока он был в Лондоне, у него не было времени искать себе другую нажью лавку. А здесь, в Гленгори, продавали только обычный табак. Грейвз взял первый попавшийся, подороже, какую-то «Королеву Анну», понадеявшись, что цена обозначает качество.

Табак оказался почти безвкусным.

Впрочем, может, дело было не в табаке. Грейвзу сейчас всё было безвкусно, даже местный шотландский виски.

Сигарета затлела, едва он поднёс её ко рту. Грейвз выпустил дым, посмотрел, как тот клубится сквозь поток лунного света. Пристроил затылок на высокую твёрдую спинку стула. Поворошил мысли, отвлекая себя, привычно занимая себя делами.