Как приручить принцессу

Блум Хельга

Вдруг стало так страшно. Почему-то иметь деньги гораздо страшнее, чем их не иметь. Когда карманы были пусты, я чувствовала себя спокойнее, потому что терять было нечего, сейчас же… один неверный шаг, и я могу расстаться с заработанным, не приобретя ничего. Интересно, все эти люди так и живут? Вон та тощая женщина, что торгуется из-за клубники, она ощущает то же, что я? А мужчина, придирчиво оглядывающий каждый кабачок? Он тоже думает, что потраченные бестолково деньги приблизят его на шаг к голодной смерти?

Что же делать?

Я сидела на ступенях, охваченная страхом. Боялась шевельнуться, чтобы не

сделать что-то не то. Боялась ответственности перед собой за любой поступок, который совершу. Купить еды? Или лучше что-нибудь для дома? Может, купить семена? Или кусок мыла? От моих десяти гиней осталось девять гиней и девять фартингов.

Глубоко вздохнув, я поднялась на ноги и вошла в молочный корпус. Прежде всего, я купила творога, потратив на него восемь фартингов. Творог хорош тем, что его не нужно готовить. Возиться каждый раз с огнем я не готова. Если я хочу получить урожай брюквы или чего бы то ни было, заработать еще денег на ежевике и привести дом в порядок, нужно расставить приоритеты. Огонь вторичен.

— Молочко берем. Вкусное молочко, — предложила торговка.

Я шла по рядам, а отовсюду доносилось что вроде «сметану покупаем», «молоко свежее, утреннее», «брынза», «сыр», «сливки жирные, ложка стоит», «яйца куриные нужны, девушка?».

Слишком много всего. Слишком много людей. Я купила молока, потратив на него еще семь фартингов и пять медяков. Потом купила сметаны, хотя даже не собиралась это делать.

Из молочного корпуса я вышла нагруженная товарами и недоумевающая, как же так вышло. Они предлагали, а я покупала. Потом я нырнула в сумасшествие овощных рядов, где купила кабачок, картошку и пару помидоров. На все это я потратила еще тридцать четыре медяка. У бойкой девчушки с румяными щеками я купила плетеную сумку, в которую сложила свои покупки. Пальцы постоянно нащупывали оставшиеся деньги, а разум лихорадочно метался между вариантами. Что же еще купить? На что стоит потратить мои деньги?

Пристроившись на крыльце закрытого магазина, я пила молоко и глазела на покупателей. Передо мной открывался весь базар. Сердцем его были овощные ряды. Слева располагался стремительно пустеющий молочный корпус. Справа виднелся рыбный корпус, откуда едва заметно доносился специфический запах свежей рыбы. Меня он не беспокоил. Рядом с ним здание мясного корпуса. Там мне делать нечего. Мясо — дорогое удовольствие. Да и сырое мясо… Бр-р-р.. К горлу подступала тошнота при одной лишь мысли об этом. Я заглушила неприятные мысли глотком молока. Вкусно. Удачная покупка. Как бы мне и с остальным не оплошать. Что же делать?

Так и не определившись, я пришла к решению не принимать никакое решение. Вместо этого потратила еще пять медяков на буханку свежего ароматного хлеба и отправилась домой. Дома подумаю, посмотрю, что еще может пригодиться, а там уже буду тратить деньги.

Вышла с базара, отошла футов на триста, развернулась и пошла обратно. Сожри меня лестирус, если я еще хоть раз буду мыться этим кусом камня, выдающим себя за мыло. Мой карман стал легче еще на один фартинг. Вот об этом я точно жалеть не стану.

Плохо мне уже стало по дороге домой. На пустой дороге никто не видел моего унижения. Ни один человек не увидел, как я, скрючившись над придорожным лопухом, извергаю содержимое своего желудка. Все, что я съела сегодня, все

до последней крошки, покинуло меня. Спазмы сотрясали мое тело, на лбу выступил пот. Косынка, которую я так аккуратно повязывала, съехала на одно ухо, а растрепавшиеся волосы прилипли ко лбу. Я упала в траву, не в силах больше держаться на ногах. Болела каждая косточка и каждая мышца.

Видел бы меня сейчас Дроздобород, точно бы отстал. В таком виде меня ни один мужчина не захочет.

— Выгляжу, наверное, так же, как чувствую себя, — с хрипловатым смешком сообщила я муравью, ползущему по своим делам.

Я чувствовала себя настолько отвратительно, что малодушно помышляла о смерти. Пустой желудок сотрясали сухие спазмы. Ощутив необычайное безразличие, я свернулась комочком и тихо лежала так, пока вокруг тихо сновали в траве местные обитатели. Особенно неразборчивый муравей пополз по моему предплечью. Где-то в голубом небе летали ласточки. Интересно, моя ласточка среди них есть?

Я смотрела на муравья и почему-то опять думала о Дроздобороде. Его горящий взгляд никак не выходил у меня из головы. Жесткая линия рта, сжатая челюсть. Безжалостный голос, бросающий мне в лицо злые и несправедливые слова. Неужели меня действительно может захотеть только такой человек, как он? Неужели я достойна только банальной похоти и до тошноты откровенного предложения из тех, что бывают на рынке?

Новая жизнь за это короткое время успела свести меня со столькими людьми. Многие из них оказались похожи на шкатулки с двойным дном. У меня лежит такая в спальне. Лежала. Раньше. В моей прежней спальне. Если знать, куда нажать, можно открыть дно шкатулки, как крышку. У людей точно так же. Милая ведьма меня усыпила и остригла. А странный парень, просивший денег, нашел способ накормить абсолютно незнакомую девушку. Благородный король Дроздобород оказался… Козлобородом каким-то оказался. А Лаэрт, человек, ставший моим мужем, просто-напросто бросил меня. Оставил, как оставляют ненужный хлам при переезде.

Глупо ли было рассчитывать на иной исход? Он казался таким искренним, когда уходил. Таким серьезным и честным… Вспомнился почему-то тот короткий поцелуй во время нашей скомканной свадьбы. Нежеланный, но Лаэрт показался мне тогда таким надежным и спокойным. И так же спокойно он развернулся и ушел из моей жизни.

— Ты сказал, что вернешься раньше, чем я думаю! — всхлипнула я, обращаясь к тому, кого здесь не было. — А я думала, что ты вернешься…

«Нужно разобраться с одним делом». Какая же я глупая. Мужчины используют этот предлог уже тысячи лет и все равно находятся недалекие женщины, готовые поверить. Глупая-глупая Эйлин. Зачем вновь и вновь мучить себя этим? Разве недостаточно физической боли?

Долго я так лежала, не в силах прекратить думать о вещах, причиняющих мне боль. В конце концов, желудок затих, слезы высохли, а ползающие по телу муравьи стали причинять очень уж много неудобств. Кажется, в своем приступе тошноты я сама не заметила, как легла на муравейник.

Пошатываясь, я поднялась на ноги. Глотнула молока, пытаясь заглушить неприятный привкус во рту. А не от него ли мне так плохо? Впрочем, едва ли дело в молоке. Скорее в жирном жареном пирожке, съеденном после нескольких дней полуголодной жизни. Напрасно я на него так набросилась. Недальновидно.