Как приручить принцессу

Блум Хельга

— Где он? — почти теряя разум от восторга, спросила я, высматривая темноволосую макушку за плечом пчельника. Как же мне не хватало этих насмешливых серых глаз и язвительных шуток.

— Да улетел куда-то, — пожал плечами Меллариус. — Ему же детей кормить.

— Детей? — озадаченно переспросила я.

— А ты разве не знала? Дружок-то твой отец. Полное гнездо птенцов.

— Ласточка? — каркнула я, ощущая горечь разочарования на языке.

— Ласточка, — подтвердил Меллариус. — Бедолага не знал, к кому обращаться. Птиц ведь мало кто понимает в наши дни.

— Так он самец? — почему-то именно эта

мысль показалась самой дикой в текущей ситуации. Не выдержав напряжения безумно длинного дня, я расхохоталась. Полулежа на земле, я тряслась от смеха, а слезы стекали по щекам и затекали в уши. Было щекотно и еще более смешно. На меня напал король, потерявший разум от упоминания о том, что он не очень-то король; я бежала целую вечность, пока не оказалась в лесу, один лестерус знает где; Диглан, в присутствие которого я уже почти поверила, по-прежнему далеко; моя подружка-ласточка оказалась самцом.

Озадаченный Меллариус присел рядом со мной.

— Он довольно сильно привязан к тебе. Пчелы сказали, что твой приятель очень взволнован. Я птиц не понимаю, для этого особый талант нужен, но твари земные все друг с другом общаться могут. Вот и дошла до меня весточка. Пчелы же сказали, где тебя искать. Посиди, поплачь немного, а потом отведу тебя домой.

— Мне нельзя домой. Там Дроздобород, — выдавила я между приступами смеха.

— Так мы к тебе домой и не пойдем. У меня останешься. Вот уж где точно искать не станет никто. Даже этот твой Дроздобород.

— Он, между прочим, король.

— Да хоть отец солнца и звезд.

— Знаешь, я сейчас не очень безопасная компания.

Сказала и замерла. В политике правда хуже смерти бывает, а у меня здесь хоть и не политика, но подводных камней ничуть не меньше. Обветренное лицо пчельника осталось спокойным. Ни тени сомнения не отразилось в умных глазах.

— А разве компания бывает безопасной? Не оставаться же в стороне. Я не зритель в этом мире, а участник действий. Даже после смерти им останусь. Прах мой станет удобрением для растений, те будут опыляться пчелами и делать мед. Видишь? Все связано и стоять в стороне не получится. Пойдем, принцесса. Тебе не помешает чашка молока и кусок хлеба с медом. И помыться тоже хорошо бы, а то вся в грязи.

Он протянул широкую мозолистую ладонь, и я без раздумий схватилась за нее.

— Даже не думала, что ласточка мой друг, — задумчиво произнесла я, пока мы шли. За дорогой я не следила, шагая за Меллариусом, как коза на веревочке. После безумного забега я понятия не имела, где мы находимся. Летние сумерки быстро поглощали лес. Мысли мои вращались вокруг знакомых лиц: Диглан и Лаэрт, Дроздобород и Кэсс, Меллариус и отец.

— Говорил же, дом у тебя живой. Много живого там. И ласточки приют нашли, и пчелы мимо твоих владений пролетают, и лягушки, и ящерицы. А беседа любой живой твари приятна. Ты с ними разговариваешь, они и ощущают себя иначе. Чувство принадлежности возникает, понимаешь? Так что не мог тебя твой ласточка в беде бросить.

Как интересно он это сказал: «не мог мой ласточка меня в беде бросить». Даже немного смешно. Все могли, а он, значит, не мог. Вот, кто, оказывается, мой самый верный и надежный друг.

— Это… это очень мило с его стороны.

— Нормально это. Он же не человек. Птицы существа верные. А у меня рой на днях должен вылететь, —

неожиданно сказал Меллариус, — следить за ним нужно, а ну как случится что. Так что прибавим шагу, принцесса.

Словно молния озарила мой усталый утомленный мозг, обнажив скрытые в глубине мысли и догадки. Я остановилась так резко, что чуть не плюхнулась в траву.

— Я не говорила, что я принцесса, — спокойно заметила я, чувствуя, как внутри все леденеет.

Обманулась, снова обманулась! Наверное, побежала бы, если бы силы еще оставались. И если бы знала, куда бежать. Пчельник лес знает хорошо, а я понятия не имею, где оказалась. Нет, бежать глупо и бессмысленно. Лишь добавлю ему развлечений и потрачу остатки сил. Если и делать что-то, то прямо здесь, не сходя с этого места.

— Почему остановилась? — словно ничего не случилось, спросил Меллариус. А может и правда не понял, в чем дело. — Шагай.

— Ты назвал меня принцессой, — звонким ломким голосом отчеканила я.

— А ты не принцесса? — прищурившись, уточнил он. О, ответ пчельнику хорошо известен.

— Кто послал тебя и зачем? Чей ты человек? — путаясь в словах, неуклюже спрашивала я.

— И всех-то у нас кто-то посылает… — вздохнул Меллариус. — Из какого мира ты пришла, дитя? Я свой собственный. Принадлежу сам себе и никому не служу кроме пчел. Это леса принадлежат королям и герцогам, а пчелы народ вольный, вольный и я. Пред ними даже короли отчет ведут, рассказывая, кто родился, кто женился, а кто умер. Так неужто я стал бы спину гнуть пред кем-то?

— Да? Нет? Не знаю? Я вообще ничего о тебе не знаю!

— В таком случае, тебе остается только довериться мне. Или не делать этого. Выбор за тобой. Я тебя принуждать ни к чему не стану. Все пути-дороги пред тобой: пойдешь со мной — так тому и быть, а не хочешь, так своей дорогой пойдешь. Все в твоих руках. Ты можешь делать то, что пожелаешь, я тебя неволить не буду.

Все в моих руках… Выбор без выбора? Или же я действительно могу сама принимать решение?

— А пока думаешь, я посижу. Колени уже не те…

Манипуляции? Или он и правда сказал то, что думает? Сказал правду?

Мои ноги болели и дрожали, готовые вот-вот подломиться, в горле пересохло от жажды, а пыль и грязь, кажется, образовали на лице настоящую корку. Золото моих обрезанных волос поблекло, я это знала и без зеркала. Чумазая и уставшая, вот она я — принцесса Эйлин. Мысли путались и бродили по кругу. И все же у меня был выбор.

Пчельник сидел, прислонившись к стволу дерева и прикрыв глаза. Он не навязывал мне решение. Мой отец, Дроздобород, обер-гофмейстерина, Лаэрт, Кэсс, каждый из них чего-то хотел от меня. Каждый пытался склонить меня к чему-то, вылепить то, что им больше по душе: послушная принцесса или покорная любовница, уступчивая жена или источник развлечений. Они рвали меня на куски, эти люди, неспособные и не желающие остановиться. Даже Лаэрт, который, казалось бы, заботился обо мне, на самом деле хотел облагодетельствовать меня насильно. Он не был слишком добр ко мне в начале нашего брака и все еще переживал из-за мертвой невесты. Чувство вины, помноженное на два, вот что толкало его вперед, заставляя раз за разом настойчиво предлагать мне переезд. Лаэрт предлагал мне благо в его собственном понимании, а думал ли кто-то, что я сочту для себя лучшим выбором?