Как пройти в Ётунхейм?

Максимова Софья

– Дай сюда.

– С чего бы? Не заметили ведь!

– Сейчас не заметили - потом заметят. И тут уже ни отец, ни братья - никто не поможет. Черз Средние пойдем.
– сказал как отрезал Вали, выхватывая у Силы эту дурацкую, как ему самому казалось, подвеску.

Уже потом, на подходе к более привычной дороге, Сила заметила, как из его руки потихоньку высыпается горстка земляного пепла: то, чем он заставил казаться то, что принадлежало ей уже довольно давно, хоть для Высокого - и недавно. Почему-то обидно не было, хоть саму себя за это она и пыталась ругать.

4

Нильс уже почти забыл о том, каково это - иметь ржавый меч. Это, конечно, его обижало, но меч-то был ржавый, не настоящий,

а значит - недостойный Нильса, что ни говори. Подумав так уже в который раз, бывший оруженосец начал вспоминать все, что было связано с Искателем. Невеселые это были мысли: Нильса почти что никогда в жизни не обманывали, а если и обманывали, то он об этом по счастливому стечению обстоятельств всегда знал. Сам же он был уверен, что он обязан прожить жизнь безо всякой лжи, хотя его господин, также в этом на словах уверенный, уверенный, поступал частенько с точностью до наоборот, будто сам того не замечая.

Хорошо было, все-таки, предаваться грустным мыслям у Рейна, не замечая никого, кто сидел рядом с ним, даже если чуть не в ухо они ему дышали. Просто смотреть а потемневшей от частых почему-то в этом месяце дождей водой, одновременно ничего хорошего в ней не находя. У берега билась чья-то лодка, и Нильс невольно проследил глазами до самой середины реки, и вдруг увидел то, чего точно не ожидал. В совершенно сухой одежде, переливающаяся как сама вода, но вот только в солнечный день, и при том совершенно живая и настоящая, на камне в реке сидела девушка. Будто заметив пристальный взгляд Нильса, а, может и всех троих спутников, она завела совершенно на песню непохожий мотив из никак не связанных друг с другом фраз, которые в голове у Нильса складывались в целую историю об уехавшем в поход рыцаре, и бросившем свою девицу одну, что ничем хорошим ни является, н обернется. Нильс и сам не заметил, как начал вставать и подходить ближе к берегу, все ближе и ближе, и вдруг: «ШЛЕП»…

Ему пришлось посидеть минут десять на своем старом месте, чтобы понять, что это был не он. К счастью - ну не к сожалению же - не он. Он как будто снова прозрел, вернулся и ясный, не какой-то затуманенный, слух. Но кто же тогда бросился? Нильс тихонько напряг память, и начал припоминать: с безумным, срывающимся,криком «Избавлюсь от тебя, нахождение!» В воду сиганул Искатель, или брат Ательстан - как кому угодно. Минуту не всплывал, две не всплывал, пять не всплывал. Девушки же на камне больше не было. Может, и вправду бред и наваждение? Но почему тогда ему кажется, что даже если и так, но не бесовское? Кажется, потом Эрнст положил ему руку на плечо, довольно доброжелательно спросив: «Ждать смысла нет. Ты куда теперь?» - «Не знаю…»

Эрнст пошел назад, кажется, ну и хорошо. Удачи ему, как говорится, на всех путях его и дорогх. А Нильс, кажется, знает, что делать. Что бы там девица ни пела, он все равно поплывет, ведь не он тот рыцарь, когда он лишь только оруженосец. Осторожно он стал спускаться к воде за лодкой. Его-то никакая девица не ждет, а значчит, да откроется ему дорога в поход. Как он того и хотел. Правда, было как-то неуютно думать обо всем этом.

На плечи Эрнсту легли знакомые руки.

– Ну, Эрнст, кажется, свое дело мы сделали, - послышался за спиной голос Локи.

Парнишка был ему несказанно рад, но это не значит, что вопросы его после их встречи мигом улетучились.

– Ты откуда? Где был?

А это слишком долгая история, чтобы говорить тебе все прямо сейчас! К тому же, любопытство в твоем случае - не самое лучшее на свете качество, - насмешливо, шутовски произнес он.

Послышалось конское ржание.

– Постой-ка…

– Мы что, украдем чужую лошадь?
– пришла первая, но оттого не менее дурацкая мысль.

– Была бы чужая, но нет! Вполне себе своя, по крайности - родная,

из тысячи ржаний его узнаю, - искренне улыбнулся Локи, и Эрнсту больше не понадобилось никаких объяснений, - Донара должен быть неподалеку, так что лучше никуда не торопиться. В Асгарде кувалдой своей любимой нас захочет приложить, а тут чем - кулаком! Да, новый, лучший, или, по крайней мере - более интересный, мир появился, и появился давно, но вот только Донар остался Донаром, так что следовало торопиться.

4

– Марихен! Марихен! Все хорошо? Хоть это и идиотский вопрос, конечно.

Дело в том, что последнее, что почему-то было у Марии перед глазами было усмехающееся лицо Локи, а точнее то, как она его себе представляла. Теперь, когда она, сама до конца этого не осознавая, открывала глаза, оно плавно перетекло в лицо Вольфа.

– Расселась тут! У тебя же вторы ключи под ковриком в расколотой плитке, я и нашел - не хотел в звонок трезвонить, - он помог Марии подняться.
– Без кофе дело не пойдет, верно?

– Верно, но я уж сама, - улыбнулась она, - а то вдвойне неловко.
– Ловко, неловко, глупости все это! Расскажи лучше пока что произошло, а я уж, как Гай Юлий Цезарь буду и слушать тебя, и заниматься кофе. Уверен, что есть что рассказать о своей фантазии. Безо всякого меда поэзии поняла, что она у тебя ого-го и даже больше, надеюсь.

Мария помолчала, сказала через минуту только:

– Долго рассказывать, так что не перебивай, и…

– Да уж постараюсь, - на лице его появилась блудливая улыбка, - а что? Есть и дополнительное условие?

– Есть.
– Мария замялась.- можно я буду называть тебя в шутку Лодуром? Изредка,- уточнила она, видя как друг ее улыбнулся на этот раз вовсе искренне.

Легенда четвертая, на легенду не похожая

1

Мидгард, 1197 год

Николаус медленно открыл левый глаз. Вспомнить, что было еще минуту... Или не минуту, а целый час? Или полдня? В полуоткрытый глаз лился яркий свет, за которым что-то вырисовывалось: дерево или просто в глазах так рябит? Где-то поблизости раздался кашель, и Николаус хотел было по привычке подскочить, но вскоре лежал, распластанный на земле, с новой рябью в теперь уже открытых глазах. Когда перед ним предстало серое небо с облаками тоном светлее во всей соей непривычной, режущей глаз четкостью, он мигом, как слишком тяжелый мешок, который перекатывают, вместо того, чтобы нести, перевернулся на бок, и чуть снова не плюхнулся на спину. Здесь были люди. А точнее, люди, которых он ни разу раньше не видел. Не мог он раньше встречать этого патлатого парня, сидящего поодаль и смотрящего куда-то в сторону на шумящую черную и блестящую воду. Позади послышались шаги: сначала только быстрые и тяжелые, но потом Николас расслышал и легкие, не очень торопливые.

Что-то подсказало ему, что лучше не шевелиться и не поворачиваться. А что, если это те, чьи лица будет последним, что он увидит в этой жизни? Зачем, непонятно. Ничего с собой у него теперь уж точно нет... Или было, но откуда? Мысль о том, что не следовало тогда совать нос ни в чье дело, спустя столько времени наконец посетила его голову, но тут же упорхнула, уступив место чистейшему страху, пригвоздившему его к земле. Патлатый головы не поворачивал, сидел, будто все так, как и должно быть, будто думал о чем-то настолько важном, что ничего вокруг не было, кроме, может, этой шумной мутной жидкости, которую принято называт водой даже в таком состоянии. На какой-то миг Николаусу почудилось, что юноша этот не живой, и это было последнее, о чем он подумал, преждке чем услышал за спиной женский голос, заявивший: