Как живется вам без СССР?
Шрифт:
Многие демонстранты, которые по возрасту толком и не видели советскую власть, но встали на ее защиту, были арестованы и посажены в СИЗО. Организаторов ее сконцентрировали в одной камере.
На рассвете 16 июля 1995 года в камеру вошли 24 милиционера в масках и начали убивать участников марша. Те, хоть и захватили их врасплох, да еще сонными, стали сопротивляться и убили одного из убийц. В итоге — жертв в тот кровавый рассвет в той страшной камере — 25 человек.
В те дни в Ашхабаде без суда и следствия было расстреляно еще 146 человек. Остальных арестованных в СИЗО пытали. Основная пытка — членовредительство. Молодым парням, которым по 18–20 лет, вырезали промежность, то есть их кастрировали. После освобождения некоторые из них повесились.
Одного из демонстрантов уговорили выступить по туркменскому
Дорогая граждане! Склоните головы перед памятью смельчаков, несмотря на свой юный возраст, рискнувших подняться на борьбу с азиатским фашизмом. Придет время, будут опубликованы имена погибших, увидите их фотографии. Список жертв, погибших за Советскую родину, и в Ашхабаде велик.
Да и как ему не увеличиваться, если жизнь в Туркмении на уровне средневековой нищеты! Зарплата — 8–10 долларов в месяц. Проезжающая милиция может затолкать в машину стоящего на автобусной остановке человека и затем бить его в отделении с требованием покинуть Туркмению. Приватизировать квартиру можно лишь тогда, когда будет вымучен статус беженца, а бежать отсюда возможности нет: в Россию один авиарейс в неделю. Да и Россия по отношению к своим соотечественникам нынче — лютая мачеха.
Как видим, чем честнее человек, тем короче его жизнь.
Склоним головы перед памятью тех, против кого частная диктатура туркменского олигархата применила весь арсенал подлости.
А Россия что же? Ельцин подписал указ о том, что с трудящимися вместо денег можно расплачиваться изделиями заводов. И народ еще долгое время получал зарплату презервативами, шприцами, в похоронном бюро — гробами, на швейной фабрике — бюстгальтерами. Вот заплатить бы зарплату и Чубайсу — бюстгальтерами, а Ельцину — пустыми бутылками.
Ни политики теперь в России, ни боли за других.
Из Советского Союза уходили все по-разному. Одни — в ареалы обитания миллиардов, другие в нищету, третьи — в погибель.
ВОСПОМИНАНЬЯМ ПРОБИЛ ЧАС
В далеком, уже очень далеком 1963 году перед отъездом на целину мы, студенты факультета журналистики МГУ, в каком-то московском доме собирали книги в подарок совхозной детворе. Заботливость, щедрость, то есть лучшие человеческие качества, в ту пору еще не были оболганы, не были зашлепаны грязными кляксами демо-статей моих же будущих коллег, потому москвичи двери квартир открывали охотно.
— Что не нужно вам, понимаете, — скромно объяснял какому-то гражданину Валерий Зайцев.
— Все нужно, но для такого дела не жалко, — ответил гражданин в очень старой, видавшей виды пижаме, и сунул нам в руки целую стопку книг.
Преподавательница химии из Полиграфического института Вера Яковлевна Мавровская ахнула:
— Да хоть бы предупредили. Книг много, очень много. Но сейчас больна, куда их привезти?
И привезла. Целое такси.
Дверь следующей квартиры открыла женщина очень бледная, со страдальческим выражением лица. Из-под голубой газовой косынки выбивались мелкие завитки, и ей бы кокетливо поправить их при виде нежданных гостей, но руки ее были опущены и выглядели такими усталыми, будто не имели никакого отношения к той изысканной чистоте, которой сверкала ее квартира. На этажерке — книги, прикрытые нежной, трудолюбиво накрахмаленной салфеткой. Длинными красивыми пальцами женщина откинула это крошечное покрывало, обняла их, прижала к груди, поцеловала верхнюю, про то, как закалялась сталь, потом резко оторвала их от себя.
— Возьмите, все возьмите. Хотя погодите. Вот эти три детские оставлю. Сама дарила ему.
— Кому?
— Да ладно, не надо об этом, — отвернулась спешно хозяйка и как-то боком, чтобы не видели ее лица, ушла за дверь.
Книги лежат на асфальте. Их много. Тысячи. Мы с Ириной Козырь перебираем их, записываем. Вдруг рухнула стопка, которую подарила женщина с бледным лицом. Из романа Островского «Как закалялась сталь» выпали открытка и фотография.
«Милая Клавдия Григорьевна, — писала обладательница самой аккуратной в мире квартиры, — простите, что редко пишу. Отчаялась от всего. Недавно сына похоронила. Убили на границе. Горе так велико, что я ни с кем не общаюсь и теряю
На фотографии около огромных елей семь солдат. Очень красивые парни, с винтовками в руках. Все глядят прямо в глаза, но один с улыбкой, другой пытливо, третий — задумчиво. На обороте надпись: «Матери. Виталий. Граница».
Мы кинулись по лестнице. Как же оставить в одиночестве женщину, которая с утра до ночи трет свою мебель для того, чтобы в этих бесконечных монотонных движениях забыться хоть на минуту. Непременно надо бы написать и о парне, который ценой своей юной жизни защитил наш покой, наш безмятежный смех в коридорах лучшего вуза страны. Но окна такие одинаковые, хотя из многих несется музыка. А на подоконниках чирикают воробьи, и квартир столько много, что никто уже не мог вспомнить, где живет эта прекрасная женщина. Пусть простит она нам этот грех короткой памяти от малого общения с нею, но глаза ее, в которых отражалась такая боль от потери сына, что и небу там было тесно, хотелось унести с собою в очень долгую жизнь.
При виде гостей Мишка Королев побежал к телефону и доложил:
— Мама, у нас в дверях стоят дядя и тетенька, просят книги для целины. Нет. «Двух капитанов» не отдам. А детсадовские можно?
Бросив трубку, Мишка захлопал в ладоши:
— Разрешила мама. «Вот какой рассеянный» возьмете?
— Спасибо. Ждем на целине, Миша!
Мальчишка повернулся на одной ноге от радости и сунул в сетку еще одну книжку — «Что такое хорошо и что такое плохо?».
С той поры минуло несколько десятков лет. Кем он стал, этот второклассник из школы № 91 Мишка Королев? В трудную для страны минуту какую судьбу выбрал? Неужто, как многие московские интеллигенты, измазался да стал вором, в свои личные сейфы уволакивая из миллионов квартир скромное людское благосостояние? А может, как и Виталий, защищал народ, оказавшись на горящих этажах Белого Дома?
Судьба однокурсников мне ведома лучше. Многие из них выбрали пепси, а еще больше — ничего не выбрали и живут, будто зайцы с прижатыми ушами. На деньги простых людей выучившись, в ту минуту, когда народ умывается кровавыми слезами, в его защиту ни звука, ни ползвука, ни даже простого мычания, так и не решив для себя, на отшибе стареющих, что такое хорошо, а что такое плохо?
Но вот маленькая, в локоток, владимирская газета «Трибуна» принесла великую радость, рассказав, что мир не только из равнодушных да подгребающих, и мой однокурсник Гриша Латышев, прежде тихий, скромный, незаметный, становится все более заметным, когда надо высказать свою позицию.
А я не краб им в тесной сети, Не вышколенный попугай. И не холуй, готовый щеку Подставить с ходу, по намеку. Есть поле чести! Внуки — дети — Лишь им и Богу я слуга.Газета рассказала еще и о том, что Гриша был активным участником последней недели кровавого октябрьского побоища и чудом избежал расстрела.
Что случилось, матушка-Россия? Что же есть твой настоящий путь? Ты опять по ступицу в трясине, В яме лжи колес не провернуть. Ты кому доверила в потемках Наводить маршрутные ходы: В их руках не компас вовсе — «фомки» Под твои несметные склады. Оглянись, подумай, встань на паперть, Вспомни — с кем в дни мира и войны Ты могла стоять, стояла насмерть — Вот они и есть твои сыны! А не те, кто за твоей спиною Всей шакальей шкурою дрожа. Все искал, какою бы виною Взять тебя прирезать без ножа. Сколько можно отвечать любовью! Ясно ведь до боли у виска: Клоп не может обойтись без крови, Плющ — без древа, гниль — без колоска.