Как живется вам без СССР?
Шрифт:
— Да, капитан Петелин. С ним мы и доплывем.
На катере из трюма неслась веселая музыка.
— Плохо дело, — испуганно сел на камень Лэми Худи. — Капитан гуляет. Банка пьет. Теперь сутки, чертяка, гуляет. Надо ключ везде искать.
— Какой ключ, папа?
Лэми Худи показал, мол, к душе капитана надо искать ключ.
Анна и девочка подошли вплотную к прохладной, не замутненной воде, в которую даже летом руки не опустишь, ноги — тем более побережешь, ибо заледенеют тут же.
— Александр Васильевич! —
Из трюма катера, так что колыхались вокруг травы, по-прежнему неслась музыка. Потом из него вылезли веселые подвыпившие бородачи, спрыгнули на дебаркадер, и, махнув капитану на прощанье, двинули в сторону города.
— Александр Васильевич, — вновь обратился ненец к оставшемуся на палубе мужчине, который стоял на холодных досках босиком.
— Когда Лэми Худи один, он может ждать, пока капитан банка пьет. Но Майяне ждать не может. Дочка по матери скучает. Зачем бродяга у тебя семь раз Байкал переходит, он уже запутался, на каком берегу, однако?
На берегу летало столько комаров, что отделаться от них можно было только авиационным пропеллером. Анна хотела было спросить о чем-то Майяне, но мгновенно ворвавшееся в глотку полчище мошек заставило умолкнуть надолго.
— Александр Васильевич, — напомнил о себе вежливо Худи, — хочешь, я тебе на борт почту загружу, вон курьер едет…
Капитан резво махнул рукой, мол, давай быстрей. Тюки и сумки пять минут ловко летали с машины на борт, и пока курьер подписывал с капитаном документы о том, что почта сдана, Лэми Худи тихонько напевал себе под нос песенку на стихи местного поэта Лапсуя: «я зайчонком кувыркался вокруг чума твоего»…
— У тебя тоже зайчонок уже семь раз вокруг чума перекувыркнулся, не надоело? — усмехнулся речник и пригласил всех на судно: — Жду, сударыни, пожалуйста, быстрее… Сейчас поплывем.
— На Севере порядок нужен, — согласился он и подтвердил: — Не переживай, папаша, скоро будем в Панаевске, языком оленьим после забоя угостишь как-нибудь?
Катерок охотно сорвался с места и рванул на середину реки.
— Петелин чего гуляет? — спросил себя моряк и отчитался: — Петелин дом в Ханты-Мансийске купил, вот и гуляет Александр Васильевич от души. Скоро службу закончу, на юг уеду.
Суденышко долго мчалось мимо плоских, заросших тальником берегов.
— В прошлый раз лось прямо перед нашим носом переплыл, — рассказывала Майяне. — Вон видите, белуха идет, фонтанчики пускает.
— Да, целый косяк идет, — заворчал ее отец. — Жаль, под рукой сетей нет.
Проводив жадным взглядом косяк, ненец вдруг спросил Анну:
— Не обманываешь меня? Вдруг едешь плохую бумагу на нас писать.
— Зачем плохую? Совхоз у вас хороший, много оленины даете, рыбы…
— О, да! — оживился ненец, начал опять перечислять: — И живут тут налим, щекур, гагара…
— Что вы все о налиме, да о щекуре?
Ненец в ответ махнул рукой, отреагировав по-своему:
— Одни Окоттэто живут и Лапсуй. Фамилии Худи мало.
Затянувшись трубкой, он вдруг предложил:
— Хочешь, анекдот расскажу? От тундрового ненца услышишь.
— Есть еще и другие ненцы? — поинтересовалась Анна.
— Лесные еще есть, — объяснила Майяне.
— Детей у вас, наверно, в чумах много…
— Детей? Ну, да, а где их мало? — переспросил отец Майяне и вдруг как-то легкомысленно подмигнул.
— Представляешь, сидит Окоттэто в чуме, вокруг его ребятишки ползают, бегают, кричат. На железной печке у хозяина котел с водой греется. Окоттэто, он ведь у нас в совхозе лентяй, лежит на шкуре оленя и думает. Знаешь, о чем думает? «Чи этих детей помыть, чи новых завести?».
Майяне опустила смущенно глаза, а родитель ее хохочет на весь катер.
— Вон Панаевск! — показала на мыс девочка.
— Наконец-то, — обрадовалась Анна.
— Зачем наконец-то? — прервал ее оленевод. — Еще два часа до мыса плыть, потом лодку ждать, потом моя твоя и Майяне на руках до берега несет. Чтоб ноги вам не мочить. Потом моя — твоя — в гости зовет!
Девчонка на берегу вначале обнялась со щенком, потом с огромной собакой редкого палево-каштанового окраса. Около дома повисла на шее матери.
— Вот и чум наш! — воскликнул Лэми Худи и посадил Анну как почетного гостя на шкуру белого оленя. Жена поставила у ее ног белый низенький столик.
— В квартире ремонт, — объяснила она гостье. — Летом в ней жарко. Чум лучше, прохладнее.
Как защита от комаров, у входа медленно дымится в ведерке мох, и тонкая струйка вьется вокруг яранги.
Жена хозяина — Воттани Худи — с удовольствием общается с Анной, разжигая крошечными стружками печурку в жилище.
— В совхозе у нас ой как много оленей, — рассказывает она. — Но их прежде было больше.
— Что случилось?
Хозяйка недовольно качает головой.
— В тундру газовики, нефтяники пришли. Трубы кладут. Нефть горячая, зимой трубы рвет, земля под ними расползается.
Она подала на стол селедку, только вчера выловленную в реке и за сутки превратившуюся во вкуснейшую малосолку, уху из стерляди.
— В ноябре к нам прилетай, — предложила Воттани Анне. — В ноябре у нас забой, увидишь, какой у нас олень.
Гостья поежилась, представив, как при этом замерзнет.
— Какой замерзаешь? — поняла ее жена Худи. — У нас в ноябре погода ясная, мороз трещит, звезды сверкают, сыплют так, хоть колючки собирай.
— А буран…
— Что буран? Тогда рой снег глубже, ложись на шкуру оленя. Через три дня погода будет ясная.