Как живется вам без СССР?

Бабиенко Лариса Трофимовна

И вот ему теперь некуда пригласить любимую женщину. Ведь не скажешь внуку, давай, Мухаммед, подвинься, иди в другую комнату. Теперь тут я буду жить. И не один.

— Когда родилась твоя последняя дочь?

— После того, как мы с тобой встречались последний раз.

— Жена боялась, что ты уедешь ко мне в Москву, и с сахарным диабетом рожала?

Вот тогда и поняла Анна, что тот сон, в котором к ней пришло видение в белых одеждах и просило: «не отнимай у меня мужа, я ведь очень больна», в том сне привиделась ей не жена Хади, а ситуация, какой она была реально в жизни. К ней тогда пришла собственная совесть, предупредившая, что пока там не кончится все, едва ли что у вас

сладится, даже если этого очень хочет любимый мужчина. И как же была права Анна в том, что бросила тогда на землю его подарок — алые розы.

Выйдя из такси, она ему сказала:

— Ты сильный и крепкий. Тебе дома надо жениться. Зачем ты живешь недожитой жизнью?

Он опустил глаза, стал каким-то безжизненным, будто где-то давно на асфальт выпустили его силы.

— Хади-мужчины теперь в Нубии нет, — отчеканил вдруг он и сказал о себе в третьем лице. — Этот человек остался только в науке.

— Почему? — возмутилась она.

— Я не хочу больше арабскую женщину… — произнес он.

Конечно, это высказывание не относилось ко всем арабкам. Сколько их, веселых, живых, любознательных, видела Анна в университете! Но это была оценка зрелым мужчиной собственного брака, хоть и многодетного, но душою, видимо, бесплодного и бесцветного. Брака, заключенного с родственницей, по решению мамы и тетки, по впечатлениям детства, а не в итоге отношений между мужчиной и женщиной, которые случаются в более зрелом возрасте, когда чувства глубже и ярче, Когда уже иначе воспринимаешь жизнь.

Выходит, что и мужчину настигает несчастье, когда он так легко, будто птица, улетает от любимой на другой край Вселенной? Выходит, что и его сердцу невероятно холодно в той жизни, и он теряется, и ему там, вдали, без нее плохо? Значит, в глубокой лощине между скалами, где теряются люди, живущие без любви, жизнь распоряжается ими по-своему, и не всегда лучшим образом.

Но и Анна за это время познала кое-какие горькие истины. Когда один период жизни за другим долгое время на нервах, сломе, на утратах, какая-нибудь ломехуза, может, и не смертельная в данный момент, однако не дремлющая и всегда, как враждебный боец, начеку, да привяжется.

Когда она узнала о своем суровом диагнозе, конечно, хотелось уткнуться в подушку и никогда бы лица не поднимать, но в соседнюю палату поступила двенадцатилетняя девочка с таким испугом в глазах, что собственная боль улетучилась, и все время хотелось около этого ребенка сидеть, рассказывать веселые байки, приносить стакан чаю. Когда девчушке еще жить бы да жить, а злая воля норовит прервать ее невинное дыхание, что рядом с этой трагедией несчастье уже кое-что видевшего в жизни человека?

Вот и выходит, что нынче, чтобы полететь Анне к двум Нилам, надо поменять в Нубии климат или придвинуть Африку ближе к России, чтобы ее холодные ветры хоть немного остудили не в меру горячие просторы страны, в которой восемь месяцев жара, остальные — жуткая жарища. И никогда больше ей, как виделось когда-то в мечтах, не прогуляться в голубом платье около Голубого Нила, а в белом — вдоль Белого.

И вот как, над каким континентом, к какой земле спланировать, к какой ветке опуститься бы той птице, которая много лет летает в небе и почему-то каждый раз даже после долгой разлуки зовет и зовет этого черного мужчину и эту белую женщину друг к другу? Несмотря на неприязнь между расами, между респектабельным миром и не дотянувшимися до высшей планки благосостояния южными племенами. Как решить это уравнение Шредингера? Может, физики и знают, но Хади и Анне эта разгадка не далась целую жизнь. Но, может, и они уже нашли какой-то выход?

— Не переживай, мы с тобой уже не расстанемся, — произнес

мужчина и добавил. — Мы теперь будем все время поддерживать друг друга. Я прилечу на следующий год. Не возражаешь?

— Виртуальная жизнь?

— Как мне тут остаться? Я не смогу заработать в России кусок хлеба. Кто мне, иностранцу, это позволит? И в нашем возрасте…

Далее оба по умолчанию не проговорили вслух то, что было обоим понятно: ломехуза не отпустит Анну в жаркую страну. Сразу поднимет голову и оживится… Возможно, пригласит и на… погост.

— Не будем об этом, — поморщился он. — Поэтому я предлагаю не виртуальную жизнь, а реальные встречи.

— Опять лишь у Венеры под боком?

— Зато как день и ночь… Непременно.

— Да уж…

Как день и ночь. Встретились и расстались. Опять встретились… Как неизбежность этого странного мира, в котором не всегда и не всем выпадает обычное счастье жить около друг друга. Однако в век с его огромными скоростями, шикарными лайнерами, роскошными виллами самым ценным осталось все же то, что никакими деньгами не купишь, — лишь близость душ, их сродство по самым невероятным, недоступным даже человеческому подсознанию, законам.

«Как день и ночь… Которые встречаются лишь на заре и после заката»… — хотелось в этот момент записать в дневник Анне, размышлявшей о том, почему же им выпало жить вечно на семи баобабах? Однако не на земле.

«И нет еще в мире планеты, на которой мне было бы хорошо на юге, а ему на севере. Вот уж это уравнение Шредингера, — гневно хотелось ей стукнуть по столу. — Ну, все же это уравнение, — замирила она себя с нынешней минутой и объяснила хотя бы только себе реальность, с которой никогда не хотелось мириться. — Время предлагает-таки уравнение. Возможностей. Исходя из фактического. Иных ходов жизнь не оставила, — подумала женщина и тут же обругала себя: — С каких это пор ты в бухгалтера превратилась? Все подсчитываешь… Главное… несмотря на годы, он… и ты… И вечное желание… тянуться друг к другу»…

— Могу признаться тебе кое в чем, — проговорил Хади, взглянув несколько смущенно на свою женщину.

— И в чем? — едва не умерла от любопытства она и, как деревенская кумушка, тут же навострила уши.

— Я тоже искал тебя по Интернету. Только в англоязычном — твоих работ нет, электронного адреса также нет. Мы живем в плохо совместимых мирах. Но я все время тебя искал…

— Неужто?

Чего больше всего хотелось Анне в эту минуту? Конечно, уйти в другую комнату, взять зеркало в руки, долго разглядывать свое лицо, сетуя на каждую морщинку, ярче накрасить брови, ресницы, губы. И за столом, будто невзначай, попросить:

— Подай, пожалуйста, чайник. Вот тут забить бы гвоздь…

А потом? Капризничать, жаловаться, то и дело прислоняться к плечу Хади, кокетничать, возможно, и вздорничать, иногда всплакнуть, рассказать о снах, о разговорах с подружками, проснувшись, сказать: «доброе утро», «пойдем завтракать», «творог в холодильнике», «мы пойдем на концерт?».

Ей хотелось теперь быть только женщиной, вновь жить, покупать косметику, шить наряды…

Конечно, в жаркой стране Анне ни в голубом, ни в белом платье уже не прогуляться вдоль южной реки, но вот в Космос, как когда-то мечталось в юности, все-таки улететь она может. В мыслях… И с высоты залунного пространства, с точки Лагранжа, в которой американцы хотят за Луной устроить пересадочную станцию для полета на другие планеты, из далекой галереи Звезд, когда вокруг — лишь бесконечность, она увидела истины, которые, возможно, и не открываются на земле, но вот в какие-то минуты жизни приходят почти как откровение просто так, с бухты-барахты никакого смешения рас и наций быть не может.