Калейдоскоп (сборник)
Шрифт:
Сережа у нас отличался тем, что придумывал свои собственные слова, которые меня очень умиляли, – такие они были красивые и четко отображали суть. Так, будучи совсем еще крохой, он говорил: «Я занозил ногу, а мама вынозила». Или спрашивает меня: «Я плохо воняю?» «Нет», – отвечаю ему. А он: «Что, – хорошо воняю?». Увидел утром, что все цветы, кроме одного осыпались в букете. Говорит: «Он настоящий мужчина, – так хорошо держится». Видит фото горюющей старушки. «Пострадала», – говорит. «От чего?», – спрашиваю, – «от алкоголизма». Или: «Сейчас грузины выступали». «А почему ты думаешь, что грузины?» «У них улыбки грузинские». Как-то в плохую погоду вечером с улицы слышатся детские голоса. Сергей с укором: «может, кто и выпускает детей в такую погоду, но в такую позднь?». Вместо «Молдавия» у него была «Молдавания» А почему, собственно, действительно не
Мой сынок обладал явно не гуманитарным складом ума. На занятиях по математике он был первым. Но, вот, когда дело касалось стихов… Накануне каких-либо праздников детям раздавались листки со стихами, чтобы они с родителями выучили к утреннику. Но, для Сережи это было непосильное задание. Он тут же произносил весь текст, но… в произвольной форме. Никакие силы не могли его убедить, что рассказывать нужно только в строго определенном порядке, следуя рифме. Вся наша семья повторяла, уже у всех нас навязнувшие строки, злосчастного стихотворения. Еле – еле, как будто, справлялись. Но, наступал праздничный утренник, – нарядные дети с легкостью «отщелкивали» свои стишки. Приближалась очередь нашего сына. Мы, родители, и воспитатели потихоньку втягивали шеи в плечи. Сережа нас не разочаровывал. Лихо «резал» он стихи, так… как считал нужным. Мы прятали глаза. Я даже подумывала, что ребенку будет сложно учиться в школе по определенным предметам. Но… до поры, до времени. Старший брат как-то тайком принес домой пакостные стишки, где то и дело упоминались – гной, рвота, кишки и т. п… Один раз прослушав, Сергей выдал два листа стихов, ни разу ничего не переставив. Слава в радости «расшифровался» передо мной. И я не знала, то ли ругать за такие стишки, то ли радоваться Сережиной декламации. Я поняла, что мне нечего опасаться проблем в школе. Все-то у него будет в порядке.
К огромному нашему с мужем сожалению, на праздничную линейку 1-го сентября повели сыны не мы, – родители, а наша соседка. Нас не было на таком важном для всей нашей семьи событии, хотя мы всем сердцем хотели быть рядом с ним. Совершенно внезапно ушел из жизни дорогой нам всем человек – папа моего мужа. Это известие было для нас, как гром среди ясного неба, мы только три недели тому назад приехали из Одессы, где жили родители мужа, и где мы проводили свой отпуск. Мой муж очень тяжело воспринял это известие. А, поскольку, у него было больное сердце и сразу же «рвануло» давление (он у меня гипертоник), то я просто не могла отпустить его самого на похороны папы. Боялась, как бы с ним ничего не случилось. Я своих детей никому не доверяла. А тут такая ситуация… Пусть Сереженька простит меня.
В школе Сергей учился хорошо. Лишь письмо не давалось ему. Каждый день я давала себе слово «держать себя в руках», когда мы с ним начинали делать уроки. Но, «теряла лицо». Из уравновешенной интеллигентной женщины я превращалась в истеричку. А кто бы не превратился? Надо было видеть эти палочки и буквы, которые клонились то в одну, то в другую сторону, как бы в большом подпитии. Мне становилось плохо только от одного их вида. Как я ни билась, ничего не смогла с этим поделать. Почерк у Сергея и до сих пор жуткий.
Первый класс Сергею закончить в этой школе так и не удалось. Проучился он в ней всего лишь несколько месяцев. До 7 декабря 1988 года. Утром того дня его старший брат пошел в школу, а Сережа остался дома, так как, у него болело горло. Мы с сыном смотрели телевизор, и я одновременно вязала. В 11.30 послышался какой-то сильный гул и все затряслось. «Опять танковая колонна проходит под окнами», – сказала я. Первым, кто сообразил, что происходит на самом деле, был Сережа. Он закричал: «Это землетрясение!!!». Тут и я поняла, что он прав, так как, вокруг все начало рушиться, а комната вздыбилась. Реакция у меня хорошая. Я в одно мгновение сгребла мальчика в охапку, встала в проем двери (читала раньше, что так надо поступать в подобных случаях), обхватила его, прижала к проему, закрыв своим телом. А вокруг был ад. Все рушилось, дышать от пыли было нечем. Серенький так трясся, что его ножки колотили по моим коленкам. После первого толчка, сразу последовал второй. Мы продолжали стоять в проеме, широко расставив ноги,
Сереженька, как был, – в футболке и колготках, (тапочки слетели с ног) так и рванул по лестнице вслед нашей собаке, зовя меня с собой. Я схватила документы, сгребла с вешалки одежду, Сергеевы сапоги, и побежала за ним.
Не дождавшись старшего мальчика со школы, мы с Сережей рванули к нему. Бежали, ориентируясь на храм, что стоял возле школы. Улиц не было, – только развалины. Подбежав к месту, где должна стоять школа, ее не увидели. Только холм. У меня подогнулись ноги. А Сережа кричал: «Пойдем отсюда! Нет здесь нашего Славы!». Ему не хотелось верить, что брат лежит под руинами.
После того, как Славика глубокой ночью удалось вытащить из-под руин, нас срочно эвакуировали. Надо было спасать Славу. Посадили в военный транспортный вертолет, который держал курс на Ереван. На полу вертолета, плотно друг к другу лежали пострадавшие. Кто мог, – тот сидел. Лежали на носилках, как и мой мальчик. Среди них проталкивались медики, вкалывая нуждающимся обезболивающее. Моему старшему сыну опять вкололи промедол, чтоб он мог выдержать боль до медучреждения. Говорят, что люди были с ужасными ранами, без конечностей, с разбитыми головами. Я этого не видела, я только смотрела в глаза старшего сына, боялась, что он не долетит живым.
А младшего просила не смотреть вокруг. В одной руке я держала руку старшего ребенка, чтоб чувствовать его пульс, в другой – руку младшего, чтоб в сутолоке не потерять его. Подошедший ко мне член экипажа, предложил взять Сережу в кабину. «Не надо ему видеть эти ужасы», – сказал он. Младший сынок, после увиденного, с год не ел вареные колбасы, цветом они напоминал увиденное в вертолете. В Ереване всех развезли по медучреждениям. Я попросила, чтоб нас отвезли в госпиталь. Там Славика сразу забрали врачи, не позволив мне с ним находиться. Сказали в категорической форме, что я нахожусь в военном лечебном учреждении и обязана подчиняться его порядкам. Нас с Сергеем поместили у кастелянши.
Уложив на кушетку спать измученного ребенка, я пошла искать старшего. Боялась лишь, что Сергей проснется, а рядом – никого. Совершенно один семилетний ребенок в чужом городе. Но и сердцем рвалась к старшему: «Как он?». Так я и металась между сыновьями, пока зав. отделением не предложил взять Сергея к себе домой. Я не отдавала. Как отдать чужому человеку? Пока он у меня на глазах, – я спокойна. Врач даже обиделся на меня. Я, мол, не кто – нибудь с улицы, а зав. отделением, все меня знают. Я уважаемый человек. Спросила Сергея, – пойдет ли он. Мое солнышко смотрело на меня огромными печальными и измученными глазами. И кивнул. Я готова была разорваться на две части, чтобы каждая моя половина была с одним из моих детей.
Нас со Славиком из госпиталя отправили в институт хирургии печени, который, как и все мед учреждения большого города принял пострадавших в землетрясении. Там был аппарат искусственной почки, к которому необходимо было подключить Славика, чтобы спасти его жизнь. Почки у него не работали.
В институте Славу моментально забрали на операцию. Ни минуты нельзя было терять. Он уходил от нас.
Позже мне сообщили, что Сереженьку забрал к себе домой хороший знакомый моего мужа, – начальник политического отдела ереванской дивизии. Эти прекрасные люди каждый день приходили проведать Славика, приносили вкусную еду, фрукты и приводили с собой Сережу. Мне так катастрофически не хватало общения с моим малышом. Хотелось зарыться в его душистые волосы, и, закрыв глаза, крепко-крепко прижать его к себе. И ничего не говорить. Только наслаждаться его присутствием. Но я была не одна. Должна была разговаривать, улыбаться, отвечать на вопросы. А Сергей, молча льнул ко мне. Только огромные черные круги вокруг глаз говорили, как ему морально тяжело, как остро он нуждается в моей поддержке, как он страшно переживает за брата, и тоскует по мне и папе. Он у меня все понимал и входил в наше с мужем положение. Понимал, что я спасала Славу, а его папа – всех людей, попавших под завалы. Он все понимал, но совсем разучился улыбаться. Ведь он был еще совсем маленьким семилетним ребенком. Быстро пролетало время посещения, и опять Сережу забирали от меня.