Калейдоскоп (сборник)

Саражина Татьяна

Наполнив пешкиры, ребята становились похожими на каких-то неуклюжих переевших насекомых с большими брюшками. Собранное нужно было взвесить. Учитель записывал вес принесенного хлопка в тетрадь учета, так как, по окончанию сезона производилась оплата. За один килограмм причиталось получить 7 копеек. Таким образом, набегала приличная сумма. За день все обязаны были собрать положенную норму. Она устанавливалась в зависимости от возраста детей. От 30–40 килограмм для младших, до 60 – для старших. Это – много-много полных пешкиров. Сначала работа шла споро, но с каждым часом становилось все труднее нагибаться, доставая очередную коробочку. Некоторые, не выдержав наклонов, передвигались поначалу на коленях. Сильно болела с непривычки поясница. Хотелось отдохнуть, но не позволялось. Только – в обед.

Кстати, работать одновременно двумя руками не каждый мог, но если такая способность есть, можно было достичь хороших результатов. У меня всегда была хорошая

координация движений. Поэтому скорость собирания хлопка была высокой. Узбеки, которые всегда быстро работали, называли меня «хлопкоуборочной машиной». Были такие комбайны, собирающие хлопок на, так называемых, машинных полях. Поля эти предварительно обрабатывались с воздуха «кукурузниками». Самолеты сельскохозяйственного назначения сбрасывали дефолианты, такие химические вещества, от которых растения сбрасывали листья, оставались только стебли с открытыми коробочками. И комбайнам легко было собирать хлопок. Поскольку я работала очень быстро, мне часто удавалось собрать вместо одной нормы – две. Но, до корейцев, которых у нас в классе было трое, мне было не дотянуться. Эти выдавали и по три нормы в день.

Так как, часов, кроме учителя, ни у кого не было, время определяли, как и все местные жители, – по реву ишаков, которые вдруг одновременно начинали издавать оглушительные звуки. Ишаки кричали ровно через каждые 15 минут. Мы спрашивали у учителя время, потом, после крика ишака, добавляли каждый раз 15 минут, и таким образом знали, который час. Ну, еще надо было смотреть на солнце. Если оно стояло над головой, значит скоро обед. Обычно обедали «общим столом». На земле расстилались те же фартуки, на них стелились газеты, и уж потом выкладывалась снедь. Кто какую привез. У кого побогаче: котлетки, сдоба всякая, у кого – победнее: вареная картошка, вареные яйца, овощи, лук. В Узбекистане проживали люди очень многих национальностей. Вот и по выложенным продуктам можно было определить, кто же учился с нами в классе. Рядом с татарскими и башкирскими беляшами, и чебуреками лежали узбекские лепешки, немного поодаль русские пельмени, пироги и с различными начинками пирожки. Но, все же, интереснее всех были продукты у корейцев. Они выкладывали обычно свою знаменитую капусту. Называлась она «Чим-чи». Готовилась из особого сорта капусты, росшей не кочаном, как наша белокочанная, а вилком, корейская, так называемая, капуста. Солилась она с огромным, по нашим меркам, количеством острого перца. Людям, не привыкшим к острому, трудно было ее есть, так как, во рту начинался «пожар». В капусту добавлялось много чеснока. Была она исключительно вкусной, но запах… Запах был ужасный. Нас, конечно, это не останавливало от ее поглощения. И, если полакомиться капусткой хотели все, то пробовать рыбу, которую корейцы называли «хе», – никто не хотел. Уж очень это блюдо казалось экзотическим. Готовилась она из сырой рыбы, заправленной, как обычно, большим количеством острого перца, а также чеснока и уксуса.

После трапезы немного отдыхали и опять шли на поле. К вечеру подъезжали автобусы и отвозили уставших, но веселых детей обратно в школу, а уж оттуда каждый добирался до дому сам. Полевые работы продолжались два месяца. В последний день пребывания в колхозе происходила выплата заработанных денег, награждение особо отличившихся различными подарками. Приятно было получить заработанные нелегким трудом денежки и потратить их на свое усмотрение.

У старших школьников, к которым относились учащиеся 8–10 классов, хлопкоуборочная кампания проходила иначе. Наутро, после объявления о прекращении занятий, к школе подъезжали грузовые машины. Затем начинали подтягиваться и школьники. Они напоминали муравьев, несущих на себе груз чуть ли не вдвое превышающий собственный вес. На плечах неслись свернутые в тугие рулоны матрасы, в руке чемодан с вещами, под мышкой рулон с одеялом, подушкой и постельными принадлежностями. Школьный двор напоминал цыганский табор, который снимался с насиженного места. Сходство дополняли громкий смех, оживленные разговоры, – дети были возбуждены предстоящей поездкой. После переклички каждый класс, вместе со своим барахлом грузился в машины. И вот караван машин потихоньку трогался с места, отправляясь в дальние колхозы.

Для жилья колхозное начальство выделяло помещения. Одно – для мальчиков, другое – для девочек. Помещение, должное служить жилищем, представляло собой пустую комнату. Прямо на помытый пол стелились матрасы, один впритык к другому. Посредине комнаты – свободная дорожка, по другую сторону от которой опять шла череда матрасов. Сразу же составлялся график кухонного дежурства. Готовить пищу должны были сами учащиеся. Обычно в дежурные попадал один мальчик для тяжелых работ, и девочка, собственно для приготовления пищи. Поблажек ни для кого не было. Поэтому, в зависимости от того, могла ли дежурившая девочка готовить хоть какую-то еду, пища была, то съедобной, то не очень.

К концу сезона все особи женского пола умели более – менее готовить. Продукты, завозились приезжавшей раз в несколько дней,

машиной. Дежурные по кухне должны были вставать еще затемно, ни свет, ни заря. Ведь надо было разжечь костер, на котором и должна была готовиться еда, натаскать воду в титан и вскипятить воду для чая. К обеду необходимо было успеть сварить суп, кашу и опять приготовить чай. Ну, и на ужин тоже что-то приготовить. Приходилось крутиться, чтоб все успеть. А ну-ка начисть картошки на тридцать человек, чтобы сварить суп. Остальные ребята просыпались чуть позже, – с рассветом. Быстренько приведя себя в порядок, завтракали и шли на поле. В определенное для обеда время дежурные громко стучали в металлический тазик, чтобы находящиеся на отдаленных полях собиратели хлопка услышали сигнал на обед. Кушали быстро и с удовольствием, так как, свежий воздух хорошо нагонял аппетит. После небольшого отдыха шли работать до заката солнца.

Ужинали, кое-как смывали себя пыль и сразу же ложились спать, чтоб хоть немного дать отдохнуть натруженной спине. В таком ритме работали два с половиной месяца. Через каждые три недели нас вывозили домой на пару дней: помыться, как следует, вывести насекомых, которые неизменно появлялись в головах детей. Спали-то вповалку, санитарные условия, прямо скажем, оставляли желать лучшего, вот паразиты и не терялись – переползай себе с одной головы на другие, особо-то и стараться не надо. Должна сказать, к моей великой радости, вши меня не уважали. Потому, что волосы у меня всегда были жиденькие или по какой – то другой неведомой мне причине, у меня ни разу не появились в голове эти омерзительные насекомые, несмотря на то, что их мне даже подбрасывали потихоньку. У меня они просто не приживались. Поэтому я с интересом наблюдала за своими старшими сестрами, когда мы с ними встречались в помывочные дни дома, бегавшими из комнаты в комнату, наполняя весь дом запахом керосина, которым намазывали их головы. Керосин использовался как средство уничтожения этой пакости. А бегали сестры потому, что от керосина метались по голове насекомые, причиняя моим сестрам неудобства. Насекомые не хотели покидать освоенных ими территорий.

Когда весь хлопок в колхозе уже был собран, и наступали первые утренние заморозки, приходила пора собирать нераскрывшиеся или не полностью раскрывшиеся бутоны хлопчатника, так называемый, курак. Курак собирать было относительно легко. Он не ранил руки, был тяжел, то есть норму можно было выполнить легче, чем собирая хлопок. Были и свои, но большие минусы. Во-первых, курак был покрыт с утра изморозью, пешкир и, следовательно, одежда под ним сразу же намокала. Во-вторых, килограмм курака стоил всего 2 копейки. За день изнурительного труда выходило совсем немного в пересчете на деньги. «Нырнув» с утра в посеребренные легким заморозком поля, срывали мы руками, на которых были одеты перчатки без пальцев, для удобства сбора, тугие бутоны. Пальцы тотчас же краснели и немели от холода, мы то и дело дули на них, пытаясь как-то согреть. Брюки и обувь тоже становились мокрыми. Когда выходило солнышко, становилось легче. На полях ничего не должно было остаться. Все использовалось в дело. Из курака, пропущенного через специальную технику, получали низкосортный хлопок, который тоже был нужен. Использовались даже голые сухие стебли хлопчатника, они прекрасно горели. С каждым днем все сильнее ощущалось наступление осени. Часто моросил холодный нудный дождь, и мы оставались в помещении, радуясь передышке. Уже хотелось домой, хотелось быть чистой, хотелось в тепло. Мы устали бороться с простудами, ангинами и чирьями.

И вот долгожданный день наступал. С утра самое приятное, – выдавали заработанные нами деньги. Кто славно потрудился, тому и сумма побольше. И подарки от руководства колхоза. В восьмом классе я получила солидную сумму денег, на них мне купили отрез шерстяной ткани оливкового цвета. Из него был пошит костюмчик. И я пошла на первый «взрослый» вечер в школе (мелюзга до седьмого класса туда не допускалась) в новом наряде.

Следуя одна за другой, вереница грузовых машин везла нас домой. Впереди нас ждало наверстывание учебной программы, по 7 уроков ежедневно, укороченные каникулы.

Но, наступал следующий сентябрь, и опять мы с восторгом воспринимали известие о начале хлопкоуборочной кампании.

Благое намерение

Жили мы в то время, как иногородние студенты, в общежитии. Как и все студенты во все времена, часто ходили полуголодные и фигуры имели соответствующие. Нам часто предлагали в шутку пойти наняться в мединститут в качестве «манекена» – для изучения анатомии. Все кости были наружу. Денег у нас частенько не хватало от стипендии до стипендии, все, кто учился на стационаре, помнят об этих временах (а потом, оказывается, что это были самые лучшие годы в жизни!). В соседних комнатах жили такие же «полупрозрачные» девчонки с совершенно такими же проблемами. Мы вечно одалживали друг у друга пару-тройку рублей до стипендии или кусок хлеба, который забыли вовремя купить и, который имел обыкновение заканчиваться в самое неподходящее для этого время. То есть, мы жили дружно, все время выручая друг друга.