Каменные скрижали
Шрифт:
— А Мидсенти? — Тереи сообразил, что секретарь Нагара знать не знает, о ком речь и пояснил: — Ну, кардинал? Которого выпустили из тюрьмы?
— У вас такие чудные имена — не выговоришь, не запомнишь. Он спрятался у американцев. В Будапеште комендантский час, собрания запрещены, армия разоружена, — сочувственно развел руками индиец. — Запад призывал, призывал, а помощи никакой не оказал. Даже дипломатические протесты на аптекарских весах отмеряли. Пресса уже перестала заниматься Венгрией, господин Тереи. Венгрия — это уже неактуально, — убежденно и
— А что актуально?
— Суэц. Пришли сообщения, что английские и французские части остановлены. Израиль тоже готов вывести войска. Растерялись, потеряли разгон. Хрущев выиграл, — индиец, казалось, сосредоточенно вспоминает, что слышал по радио. — Там думали, он завязнет в Венгрии, а он справился одним махом. И сразу поддержал Египет. Пригрозил послать оружие и добровольцев, а это значит — третья мировая война. Что осталось американцам? Поддержать арабов, потому что иначе все симпатии окажутся на стороне русских. Англичане и французы остались в одиночестве. Напал кот на мышку, оказался нос к носу с рычащей собакой и теперь ищет, на какое дерево залезть, чтобы шкуру спасти. Подперев голову руками, Иштван всмотрелся в мерцающий танец огоньков, прогоревшее дерево стрельнуло, горсточка искр метнулась в темный зев дымохода. И, словно чувствуя печаль человека, тяжко вздохнула собака.
„Если все, что Кадар сделал сейчас, он сделал ради захвата власти для сведения счетов, то и через сто лет толпа выроет его кости из могилы и утопит в Дунае… Если он и вправду стремится спасти Венгрию, принимая на себя ужасный груз ответственности, подозрений и ненависти, нация не только простит ему, но запишет в число героев, имена которых с благодарным уважением будут твердить грядущие поколения.
Это не просто правительственный кризис Кадар один, вокруг пустота. Он — и зорко следящие за ним русские. Кабы знать, к чему он в Действительности стремится.
Одно можно сказать уверенно: из-за нас третья мировая война не начнется“.
В дверях появился индиец и, склонив курчавую голову, объявил:
— Только что получено. Несмотря на то, что вдоль австрийской границы расположились советские войска, территорию Венгрии, по неполным данным, покинуло около двухсот тысяч человек. Соединенные Штаты образовали специальную комиссию, которая займется организацией лагерей для беженцев и облегчит им эмиграцию из Европы.
„Ну, вот и ответ, — стиснул кулаки Тереи. — Начинается исход… Кадар проиграл. Мы все проиграли“.
Он по-прежнему не сводил глаз с мерцающих огоньков, подсвечивающих красным жерло каминчика. Казалось, он из огромной дали распознает горящий Будапешт. Он всматривался до боли, с тупым напряжением. Наконец, отринул видения и вполголоса сказал:
— Нет. Не хочу.
Сука повернула к нему пятнистую голову, она ожидала приказа. Индиец, о котором Иштван забыл, стоял, опершись о дверной косяк.
— Я не буду больше ждать. Позвоню из дому. До свиданья.
— Господин Нагар будет очень огорчен тем, что я вас отпустил, — подал Иштвану индиец безвольную узкую
Иштвана терзал страх. Он поднял с пола перекрученные ленты. Новости, которые перемалывались в телетайпах, касались уже других стран. Как только в Будапеште умолкли пушки, мир словно бы потерял интерес к Венгрии. Иштвану почудилось, что дело восставших рушится в бездну великого молчания, которое постепенно предает забвению их порыв, метания, кровь и кое-как сколоченные гробы.
Он даже не заметил, как снова оказался перед сияющими садами советского посольства. Прием шел к концу, начался отлив гостей. Громкая музыка по трансляции прерывалась, вызывали машины, и те послушно подкатывали к лестнице по хрустящему гравию.
Официального закрытия еще не было, иначе бы отбывающих провожал сам посол и в саду под навесом не играла бы музыка. Зеваки, сидя на корточках, дремотно взирали на зеленоватые искры драгоценных камней, блестящие змейки золотых цепочек и чудные костюмы европейских дипломатов, но зевак было немного. Иштван остановился по другую сторону улицы под раскидистым деревом во мраке, холодном, как мерзлые чернила.
Автомобили выезжали, выставляя режущие снопы света. Из тьмы на мгновение являлись кучка индийцев, белые перчатки полицейских и древесные стволы. Иштван предусмотрительно щурил глаза, прежде чем окунуться в свет. И как раз ничего не видел, когда выше локтя руку сжали холодные пальцы и знакомый голос поздоровался с ним.
— А я рассчитывал вас встретить. Но от вас никто не пришел. Бесполезная демонстрация. Уж коль скоро факт свершился…
— Как вы меня высмотрели?
Адвокат Чандра благоухал одеколоном „Ярдли“, смокинг скрадывал его азиатскую чуждость.
— Ничего особенного. Мне хотелось вас видеть, и вы явились мне в свете фар, как на сцене. Вы кого-нибудь ждете? Не прогуляемся ли? Я немножко выпил, у них хорошая водка, но когда стоишь на месте, холод пробирает.
— С удовольствием. Сам не знаю, зачем сюда пришел, — искренне признался Тереи.
— А затем, что я, — потер руки адвокат, — все время о вас думал.
Они шли в темноте, не столько видя, сколько слыша друг друга. Изредка на них падал свет фонарей, проникающий сквозь пышную листву. И тогда Тереи видел, как сжаты губы и как блестит гладкая прическа индийца.
— Скажите, советник, что у вас общего с женой раджи Кхатерпальи?
— Ничего. Просто мы знакомы, — удивился Иштван.
— „Ничего“ или „уже ничего“, поскольку это разные вещи? — настойчиво допытываясь, переспросил Чандра.
— По клубу я знаком с ее мужем, мы приятели, я, как вам известно, иногда бываю у них…
— Она вас ненавидит, — убежденно сказал адвокат. — Без причины такого не бывает. — Поройтесь-ка в памяти как следует.
— Нет. По-моему, они оба ко мне очень хорошо относятся.
— Нынче утром у меня была деловая встреча с вашим послом. Вы правы, это умный и опытный человек, так что мы, вероятно, столкуемся. А передо мной у посла была она…
— Госпожа Кхатерпалья?