Камешек в небе (= "Галька в небе"). Звезды как пыль (другие переводы)
Шрифт:
— Да… Вы его знаете. Да, я ясно читаю в вашем Разуме.
— Держу пари… Продолжайте же, Шварц.
— Этот офицер ненавидел землян с такой силой, что это даже трудно себе вообразить. Он даже меня ненавидел, а я ведь был внутри его мозга. Он желал их уничтожить. Лишь дисциплина сковывала его и мешала ему привести в жизнь свои планы. Этот Разум относится к группе совершенно отличных. Лишь небольшое предложение, маленький толчок — и никакая дисциплина его уже не удержит. Я не уверен, что он осознал мое присутствие в самолете.
—
— В мое время, — сказал Шварц, — был такой город, он назывался Сент-Луис. Он находился у слияния двух больших рек… Была ночь, в море светились радиоактивные полосы… а доктор Шент говорил, что храм стоит на изолированном оазисе нормальной почвы. Мы пошарили прожектором — по крайней мере, так мне показалось — и увидели внизу пятиугольное здание. Оно совпадало с тем изображением, которое я уловил в мозгу секретаря… Теперь на том месте, где оно стояло, остались впадины в сто футов глубиной. Это произошло в три часа утра. Вирусы не были посланы, и Вселенная свободна.
С губ секретаря сорвался животный крик — вопль смертельно раненного демона. Казалось, он сейчас прыгнет вперед — но, не успев начать рывок, он рухнул на пол.
Тонкая струя слюны медленно потекла из-под его верхней губы.
— Я его не трогал, — тихо проговорил Шварц. Потом, задумчиво глядя на поверженную фигуру, продолжал: — Я вернулся еще до шести, но знал, что мне следует подождать, пока смертельный рубеж не будет перейден. Вялкис должен был заявить о своем величии. Я знал это из его Разума, но обвинение себе вынести мог лишь он… Вот он теперь здесь и лежит.
Глава 22
Быть может, лучшее еще впереди
Тридцать дней прошло с тех пор, как Иосиф Шварц поднялся в воздух с дорожки аэродрома и устремился в ночь, несущую разрушение Галактике, слыша за собой бешеный рев сирен и приказы вернуться.
Он не вернулся, по крайней мере, раньше, чем разрушил храм Сен-Лу.
Героизм его, наконец-то, был оценен официальными лицами. В его кармане лежала лента Ордена Космического Корабля и Солнца первого класса. Лишь двое других из всего населения Галактики когда-либо удостаивались такой чести.
Для ушедшего на покой портного это было кое-что.
Конечно, никто, кроме самых высокопоставленных из всей официальной верхушки лиц, не знал в точности, что произошло, но это не играло роли. Когда-нибудь в исторических книгах события эти станут частью яркого, навсегда запечатлевающегося в памяти рассказа.
Теперь, спокойным вечером, он шел к дому доктора Шента. Весь город был спокоен, спокойно было и звездное сияние над головой. В отдаленных уголках Земли банды Древних были истреблены или взяты в плен, а об остальных могли позаботиться сами умеренно настроенные земляне.
Первые грузовые суда с нормальной почвой были уже в пути. Энниус вновь предложил, чтобы земное население было перевезено на другие планеты, но это оказалось
То была огромная работа, она могла занять столетия — но что с того? Пусть Галактика поставляет машины, пусть галактические корабли привозят пищу, пусть Галактика дает почву — при ее неисчислимых ресурсах это лишь капля в море, и потом ей все будет возвращено.
И однажды земляне опять смогут стать людьми среди людей, населенной планетой среди других планет, смогут иметь человеческое достоинство, смогут смотреть на других как на равных.
Когда Шварц поднимался по ступенькам к входной двери, сердце его сильно билось от волнения. На следующей неделе он вместе с Алварденом отправлялся в центральные миры Галактики. Кому еще из его поколения было дано оставить Землю?
И на мгновение пришла мысль о старой Земле, так давно умершей. Так давно…
И прошло только три с половиной месяца…
Подняв руку к звонку, он замер, и слова, идущие изнутри, всплыли в его памяти. Как ясно он их слышал…
Это, конечно, был Алварден, и сознание его было так плотно и полно, что его невозможно было охарактеризовать словами.
— Пола, я ждал и думал, думал и ждал. Я не могу больше. Ты едешь со мной.
И Пола, говорившая с неохотой, Пола, чье сознание было столь же переполненным, как и его, ответила:
— Я не могу, Бел. Это невозможно. Мои провинциальные манеры и привычки… Я бы чувствовала себя смешной в этих больших мирах. И, кроме того, это только на Земле я…
— Не говори так. Ты моя жена, вот, и если кто-нибудь спросит, кто ты и что ты, — ты — уроженка Земли и гражданка Империи. Если захотят узнать дальнейшие детали — то ты — моя жена.
— Хорошо, а что будет после того, как ты сделаешь подобное заявление в Археологическом обществе на Транторе?
— Что будет? Что ж. Во-первых, мы возьмем годичный отпуск и осмотрим все главные галактические миры. Мы ни одного не пропустим, пусть даже нам нужно будет ради этого лететь на почтовом корабле, и это будет самый лучший медовый месяц, который только можно купить на правительственные деньги.
— А потом…
— А потом мы вернемся на Землю, вступим добровольцами в рабочий батальон и проведем следующие сорок лет нашей жизни, удаляя грязь с зараженной территории.
— Но почему ты собираешься это сделать?
— Потому что, — и в этом ответе Разум Шварца уловил следы глубокого вздоха в Прикосновении Разума Алвардена, — я люблю тебя, а ты этого хочешь, и потому, что я — патриот-землянин, что могу документально подтвердить с помощью бумаг.
— Хорошо…