Канатные плясуны
Шрифт:
— Разве что?
— Настоящие владельцы акций.
— Исключается.
— Почему?
— Политические персоны. Не будь на сегодняшний день войны банд, они бы «засветились». А так — нет. Потеря, конечно, ощутимая, но если их имена будут связаны с тем, что теперь началось в городе, потери окажутся покрупнее. Затаятся. А там — как фишка ляжет. Но… Но прежде прольется много крови, и, не исключено, нашей с вами.
— Димка уже кровь пролил, если не врешь, что он раненый в больнице, — мрачно заметил Ренат. — Да и Семен…
— Можем
— Когда?
— Прямо сейчас.
— А ты… — Ренат снова стал подозрительным, — Ты-то как заинтересован в этом деле?
— Для бизнеса вредны крутые перемены. К тому же, я обиделся.
— На что?
— Место Старика предложили не мне…
— Тоже метишь в криминальные авторитеты?
— Так фишка ложится. Паша-мореход, конечно, правильный пацан, но… пацан.
— Но… как мы выйдем из тюрьмы?
— Открою вам, братаны, один секрет, — Адидас наклонился к ним, словно на самом деле собирался что-то сообщить по секрету.
— Куда, вы думаете, я дернул, когда ко мне пришли киллеры и заявили, что если я не поддержу кандидатуру их засранцев, мои мозги будут долго стирать с шелкографии?
— И куда ты дернул?
— К гражданину начальнику. Внутренних дел. Он и обеспечил мне круглосуточную охрану. Душевный командир. И недорого. Так что мой путь в тюрьму, как и на волю, туда и обратно предоплачен.
— Ну, выйдем мы отсюда, навестим ребят в больнице, а дальше что? — спросил Ренат, похожий в этот момент на слона в зоопарке. — Где документы из сейфа мы не знаем, мы их не брали, клянусь…
— Но ведь о том, что вы их не брали, тоже никто не знает.
— И что?
— После сообразим, — Адидас почесал грудь через спортивную куртку. — Одно знаю — если я не приму душ в ближайшие час — полтора…
Солнечный зайчик чувствовал себя полным хозяином. По стене он сполз на серую подушку со штампом медицинского учреждения, дотронулся до обритой макушки, некоторое время задержался у виска, будто собираясь сыграть в русскую рулетку, а потом лениво перевалил за бровь — и прямо в глаз.
Дима застонал и приподнял веки. Болело не простреленное плечо, болело все — и сердце, и легкие, и даже желудок — в общем, то, что называется ливером, определил собственное самочувствие Дима.
Ливерная колбаса — собачья радость. А чему тут радоваться? Лишь тому, что дешевая…
Рядом сидела медсестра и читала какие-то бумаги. Она не заметила, что он очнулся. Из-под белой шапочки у медсестры торчала туго заплетенная косичка.
Дима провел языком по потрескавшимся губам и решил, что стоит произнести:
— Сестра, пить…
Прозвучит смешно.
— Девушка, что вы читаете? — спросил он, на удивление себе слабеньким голоском.
Она встрепенулась, отбросила исписанные страницы на тумбочку и склонилась над ним.
Дима видел неясно,
— Дже… Джессика — ты? — уточнил он несколько неуверено.
— Меня Евгения зовут, — неожиданно серьезно поправила она.
— Можно — Женя. И — Женька, тоже можно…
— Постараюсь запомнить…
— Не строй из себя умирающего, — возмутилась она прежним тоном. — Пуля прошла навылет, кость не задета, ты даже на скрипке сыграть скоро сможешь.
— Надо же, а раньше не мог.
— Старый анекдот, я знала, что ты так ответишь.
— А что ты только что читала?
Она осторожно взяла с тумбочки рукопись и поднесла к его лицу так близко, что он вообще ничего не мог рассмотреть.
— Что это? — переспросил он.
— «Лестница».
— Какая еще лестница?
— Ты что, не помнишь, чего сам написал? Это же твой рассказ!
— Как тебе в руки попал мой рассказ?! — возмутился Дима.
— А я стащила. Стащила из твоей сумки, еще на привале в лесу.
— Зачем?
— Хотела выгодно перепродать, — она засмеялась. — А если честно, из любопытства.
— Любопытство кошку сгубило, — тихо сказал Дима.
— Какую такую кошку? У которой девять жизней. Мне бы и двух хватило.
— Ладно, — Дима вдруг расслабился, — Мне не жалко. Читай, а когда дочитаешь, выкини.
— Похоже, мои худшие подозрения подтвердились, — заметила Джессика.
— Чего тебе еще? — Диме захотелось снова отрубиться.
— Я вот читала и гадала: то ли ты романтик, то ли очень слабый человек. А теперь я вижу — ты слабый…
— Станешь слабым, когда тебя продырявят.
— А я надеялась, что ты — романтик…
— Я просто ошибся. — солнечный зайчик замер на его губах, вроде тоже прислушиваясь. — Всего один раз. Однажды в жизни был молодым и глупым, и вдруг решил, что могу сделать такое, чего — никто другой. И у меня получилось — получилось написать все это. Вместо того, чтобы зарабатывать кучи денег, делать детей, сажать деревья или строить дома, я сидел по ночам, пил водку и переводил свои мысли в буквочки… «Срезал», блин, дорогу к счастью.
— Обычно у писателей отвратительный почерк.
— Со временем я научился пользоваться пишущей машинкой, а вскоре и компьютером.
— Так в чем же твоя ошибка? — А все, что было главным, оказалось ерундой. Пойми, потрать я те же самые силы, время и здоровье на что-то другое, я бы… — тут он поднял руку и сжал пальцы, словно надавил на клизму — Я бы ЭТО — осязал… — и застонал от боли в простреленном плече. — А теперь каждая домохозяйка вместо того, чтобы управлять государством, становится писательницей, стоит ей только попробовать себя чисто в писании… И чисто читатель конкретно хавает, без базара, ведь это для лохов Страдивари скрипки делал, а для правильных пацанов — барабаны.