Кандалы
Шрифт:
Иван вытащил карманные серебряные часы и встал.
— Ну, пройдемся на базар, я сам выберу рельсу, а вечером аккуратно приходи к началу борьбы — к половине восьмого.
Когда, выходя, Вукол надел широкополую шляпу и светлосерый плащ-крылатку — модный костюм того времени, напоминавший римскую тогу, — Иван окинул его высокую и стройную фигуру взглядом знатока:
— Руки у тебя длинные, спина широкая, в костях — порода! Какой борец пропадает! Эх, братишка! Помнишь, как ты в кандалинской школе положил меня? Теперь не положишь!
Спускаясь из мезонина, Вукол, смеясь, ответил:
— Теперь, если кто-нибудь вызовет меня на борьбу, скажу: поборись сначала с моим меньшим братом!
Переполненный цирк сиял огнями, когда Вукол занял отведенное ему место в первом ряду амфитеатра.
Молодой человек во фраке — арбитр — держа в руке список, громко называл имена и фамилии борцов, прибавляя название страны, которую каждый из них представлял. Большинство были русские: Казань, Саратов, Астрахань, Сибирь, Крым, Кавказ, Украина, Белоруссия, но были и иностранцы, представлявшие Англию, Францию, Германию, Бельгию, Финляндию.
Иногда арбитр выделял какое-нибудь имя, вроде:
— Чемпион мира — Джузеппе Аполло! Италия!
Каждый из называемых артистов арены выходил на несколько шагов вперед и неуклюже кланялся публике, держа руки как клешни. Публика приветствовала каждого аплодисментами, а он с нарочитой, общепринятой неуклюжестью возвращался на место.
— Иван Челяк! — неожиданно крикнул арбитр, — Волга!
Только тут увидел Вукол костюм из тонкого шелка нежносиреневого цвета, обнаруживший необыкновенное изящество фигуры Ванюшки, напоминавшей античную статую. Широкоплечий, но с тонкой, стройной талией, казался он олицетворением юности. Кожа его тела — кожа светлого блондина — резко выделила его среди толпы волосатых или смуглых, большею частью нескладных фигур. Он гибко поклонился публике. Не было в его движениях традиционной тяжеловесности силачей. Вукол обратил внимание, что бицепсы его не были так безобразно переразвиты в один огромный узел, но состояли из двух узлов, незаметно переходивших в пологие плечи.
Публика искренно аплодировала юной красоте его. Последним возгласом арбитра было:
— Чемпион мира — Иван Карагач! Украина!
Знаменитому чемпиону было тогда около тридцати лет, но выглядел он старше своего возраста, благодаря богатырской комплекции. Его простое, добродушное лицо с пушистыми усами, способное также и рассвирепеть, выражало силу. Рост казался средним — до того были широки могучие плечи. Узловатые ноги напоминали корни старого дуба. Таким мог быть гоголевский Тарас Бульба в молодости или герой Сенкевича, боровшийся с разъяренным быком на арене Колизея во времена Нерона. Таким можно было вообразить легендарного Рустема [24] , от шагов которого будто бы оставались на камнях глубокие следы. По сравнению с ним мелкотой казались все участники парада.
24
Рустам, или Рустем, — герой эпической поэмы «Шахнаме» классика таджикской и персидской литературы Фирдоуси (934–1020).
Этот человек разрывал пополам две колоды карт. Мог сжать в руке сырой кол так, что из дерева капал сок, рвал цепи, сгибал рельсы, но главное — был непобедим в борьбе.
Аплодисменты, вызванные появлением знаменитого силача, были особенно продолжительными. Парад борцов вновь удалился за кулисы.
С краю арены за большим столом, покрытым зеленым сукном, сидело несколько человек жюри — знатоков правил борьбы. Один из них — арбитр — провозгласил:
— Иван Челяк — против Черной маски!
Вышел гигантского роста борец в черном костюме и черной маске, обменявшийся рукопожатием с противником в сиреневом наряде. Они тотчас же переменились местами и стали один против другого на огромном ковре, застилавшем арену.
Арбитр прочел подробные
Музыка заиграла, борьба началась.
Общее сочувствие публики, переполнившей все ярусы цирка, тотчас же оказалось на стороне Ивана: он был меньше великана, нападавшего на него с очевидным намерением зажать ему шею в «замок», просунув свои руки сзади, через подмышки противника: это и был «нельсон», очень опасный прием.
Иван боролся, как барс, делал вокруг противника круги мягкими и легкими шагами и не сводя с него стального взгляда, горевшею голубым светом из-под сдвинутых бровей.
Борьба была для него очень серьезна: ему угрожал жестокий — обычно недозволенный «двойной нельсон». Но, кроме «нельсона», даже еще более опасной для Ивана считал Вукол «средневековую даму», которую, повидимому, любил юный богатырь. Вукол только теперь вспомнил о ней и отвел глаза от борьбы, отыскивая директорскую ложу: там в числе нескольких зрителей сидела красивая молодая девушка в полосатом платье, следившая в лорнет за борьбой. Яркие губы ее улыбались. Вдруг она коротко, но громко засмеялась. В публике пошел тихий тревожный гул. Вукол взглянул на арену: длинная рука Черной маски, зажатая подмышкой Ивана, медленно, как удав, скользила к его могучему загривку и словно прилипла к нему. В это именно время и раздался женский смех, подействовавший на Ивана, как удар бича. Произошло нечто непередаваемое, быстрое. Иван сделал неожиданный гимнастический вольт, всем своим телом извившись в воздухе, и оба упали боком на ковер. Иван избежал «замка», но огромная смуглая рука сцепилась с белой рукой Ивана, и обе дрожали в воздухе от напряжения. Великан медленно дожимал к ковру лопатки противника, оставалось несколько секунд до полного поражения юного борца. Музыка умолкла, слышно было тяжелое дыхание обоих. Арбитр и члены жюри приподнялись со стульев, следя за каждым движением борцов. В публике слышались тихие вздохи и подавленные стоны. Кто-то скреб ногами. Последовало опять что-то быстрое. Иван снова выскользнул и, согнувшись полукольцом, навзничь, превратился из человека в живой висячий мост, касаясь ковра лишь теменем и ступнями ног. Великан пытался сломать железный мост, в который перевоплотился соперник, но у того мускулы оказались словно вылитыми из меди. Вдруг оба одновременно очутились на ногах, как две играющие кошки, и замерли, готовые броситься друг на друга. Раздался звонок, и борцы, тяжело дыша, остановились, выпустив друг друга из железных объятий.
— Истек срок борьбы — сорок минут! — провозгласил арбитр.
— Схватка кончилась вничью!
Воспользовавшись шумом аплодировавшей толпы и появлением новой пары борцов, Вукол вышел из цирка.
Было около девяти часов, но на Волге все еще тянулся бесконечный весенний закат солнца, давно ушедшего за далекий лесистый горизонт Заволжья, где медленно гасла блекнущая вечерняя заря, летом не угасающая до встречи с утренней. Всходила луна. Волга светилась стальным белесым светом. На фоне зеркальной реки рельефно вырезались пароходные конторки, караваны длинных баржей и буксирные пароходы с разноцветными огнями фонарей на мачтах.
«Меркурий» — один из самых больших пассажирских пароходов — еще стоял у пристани, залитый золотом вечерних огней.
С Волги доносился хор мужских и женских голосов: должно быть, с заволжской прогулки возвращались. Пели модную тогда песню:
Гондольер молодой, Взор твой полон огня. Я — стройна, молода: Не свезешь ли меня? Я в Риальто спешу до заката!«Романтизм! — думал Вукол, спускаясь с берега по длинной деревянной лестнице к пароходу. — Италию представляют себе страной певцов, богатых синьорин и благородных гондольеров, распевающих серенады при лунном свете! Там будто бы все богаты, свободны и счастливы! Вся жизнь — красота и поэзия! И кто это утешает себя мечтами о существующей красивой жизни? Какие-нибудь писцы, швеи или бедные курсистки с безнадежно серенькой жизнью! Они довольны хоть тем, что существует на берегу сказочного моря недоступная для них счастливая страна с вечной весной, с вечными песнями любви».