Кандалы
Шрифт:
— Пришел прощаться! — заключил он. — Со службы ухожу, еду в Саратов!
— Вот те на! — удивился Кирилл. — Зачем?
— В Саратове живет ссыльный писатель Чернышевский… Он теперь переводит что-то большое с немецкого… Нужен ему письмоводитель! А я мало-мало помню немецкий. Ну, значит, мне дали письмо к нему… Вообще осточертело здесь… Хочу переменить судьбу…
Клим говорил отрывисто, ни на кого не глядя. Вдруг, оживившись, заговорил с неожиданной любовью о Гейне, Достоевском и «Демоне» Лермонтова, проводя какую-то одну их общую идею. Кирилл и Вукол тотчас заспорили с ним.
— Для вас,
Возвратись домой поздно ночью, Вукол не мог заснуть до рассвета. Ему чудилось милое личико с сияющими радостью и лаской голубыми глазами, слышался нежный голос, смех. От тихого пожатия ее маленькой руки он все еще осязал теплое прикосновение. Вуколу было жарко. Теплый летний ветерок, едва заметно шевеля спущенной занавеской открытого окна, прикасался к его горячим щекам, играл волосами.
Так и не заснул. Встал и на листке нотной бумаги начал рисовать кудрявую головку девушки, записывая нотами звучавшую в ушах нежно-певучую мелодию.
Терпеливо выждав несколько дней, опять появился в дверях знакомой, милой теперь для него квартиры.
Там давно его ждали.
— Написали романс? — спросила его Александра Михайловна.
— Какой романс?
— А я ждала романс, посвященный мне! — разочарованно и печально прошептала девушка.
— Вот он! — не вытерпел Вукол, вынимая из кармана листок.
Началось беспечно-счастливое время. Взаимное увлечение молодых людей не могло оставаться тайной для Кирилла с Ириной, но они, повидимому, ничего не имели против этого маленького романа, не придавая ему серьезного значения. Когда заходил разговор о любви вообще, Кирилл говорил:
— Любовь прекрасна! Любить нужно, только жениться не следует!
— А как же мы с тобой поженились? — возражала Ирина.
— Ну, нам-то простительно было! Сколько лет мы женихом и невестой считались! А вот ему, — указал он на Вукола, — жениться в его годы, в его положении — гибель! Человек никак не устроен, ему еще учиться надо, у него — талант! Какую ему жену придумаешь? Плохую дать — его жалко, хорошую — ее жалко! Не надо ему жениться!
Вуколу, впрочем, и в голову не приходила мысль о женитьбе: ему просто было хорошо в ласковом обществе Александры Михайловны и казалось необходимым видеть ее ежедневно.
Приехали столичные гастролеры — знаменитый тенор и не менее известная певица. Кирилл заблаговременно купил четыре билета на первой скамейке балкона.
Вукол явился в театр с запозданием. На сцене пели. Его друзья сидели прямо против сцены. Александра Михайловна была в нежнорозовой шелковой кофточке, удивительно шедшей к ее сиявшему свежестью хорошенькому личику и пепельным волосам. Она увидела его первая, и глаза ее засветились. Подле нее пустовало место Вукола.
Номер пения только что окончился, переполненный театр горячо аплодировал, вызывая артистов на «бис». Певец и певица опять вышли на сцену.
Оба они были молодые, красивые, нарядные. Она — вся в цветах: цветы были в волосах ее, цветы на груди, цветы у атласного пояса. Обоих заливал празднично торжественный свет
Взгляд Александры Михайловны встретился с глазами Вукола.
После концерта пошли пить чай к Листратовым: все были в приподнятом настроении. Говорили о театре и артистах, призванных повышать настроение людей, приподнимать их над буднями жизни.
— Вот так они и ездят всегда вдвоем? — спросила Сашенька.
— Да нет же! — засмеялся Кирилл, — на следующий сезон он с другой поедет, а она с другим!..
— Ну, пожалуй, такая жизнь только со сцены и кажется счастливой, — возразила Ирина, — а теневая сторона у них есть, да еще какая! Ведь только с галерки кажется праздником это пение, а на самом деле оно — тяжелый труд! Как вы думаете, Вукол? Вы тоже, может быть, артистом будете?.
— Нет! — убежденно сказал он, — артистом я не буду. Это не только труд, но и призвание! Но у нас всех есть другое призвание! Музыка для меня — мое личное удовольствие, и только!.. В настоящее время — маленький заработок. Я — крестьянин и не могу порвать с теми массами людей, среди которых вырос! В городе я — для ученья, а потом — к ним, обратно! Иначе будет потеряна цель в жизни!.. Вот мое призвание!
— Милый Вукол, — усмехнулась Ирина, — вы еще и сами не знаете вашего призвания!
— Нет, он молодец! — похвалил Вукола Кирилл. — Надо нам помнить, что мы крестьянская интеллигенция! Если все мы будем прятаться от жизни под стеклянный колпак искусства — мы не выполним своего исторического назначения. А когда однажды придет революция, появятся вместо кающихся дворян кающиеся интеллигенты! Но с другой стороны — сколько истинно талантливых людей борются со своим талантом, душат его в себе именно из-за интеллигентской обязанности идти к народу, идти в революцию! Примеры у нас перед глазами: Клим, удушающий в себе писателя, или Ильин, которого посылают на сцену, а он говорит: «Когда придет революция, брошу это самое пение и удеру к мужику!» Вот и Сашенька, молодая девица, стремящаяся к свету, не мыслит себя иначе, как на деревенской работе.
— А как же? — беспечно ответила Сашенька. — Ведь я же сельская учительница!
— Теперь надо идти к рабочим! — сурово сказала Ирина. — Народничество отмирает! Мы обязаны воздействовать на рабочие массы, а для этого необходимо самим нам кое-чему научиться! Вот и прав Вукол!
Когда пришли — на столе лежало письмо. Кирилл разорвал конверт, пробежал письмо глазами.
— Ну, вот, — сказал он, передавая листок Вуколу, — пишут, что ты допущен держать экзамен экстерном! Поезжай как можно скорее — дней через пять! Отлично, дружище! — вскричал Кирилл, ударив друга по плечу, — увидишь Петербург, войдешь в студенческую среду!.. Оперу услышишь, в консерваторию поступишь! Здорово, брат! Там жизнь — кипит, не то, что здесь! Итак — едешь?