Кандибобер (Смерть Анфертьева)
Шрифт:
Не будь у Бориса Борисовича такой привычки, н будь у Подчуфарина такого заместителя, кто знает, может быть, Анфертьев вообще отказался бы от своей затеи. А так, по подсчетам Вадима Кузьмича, выходило, что Квардаков за годы сознательного безделья получил денег больше, чем он надеялся найти в Сейфе.
Во-вторых, привычка зама вешать пиджак на спинку стула давала возможность Анфертьеву выйти сухим из воды. Во всяком случае, ему так казалось. Было и ещё одно обстоятельство: Борис Борисович Квардаков последнее время относился к Анфертьеву явно теплее.
Все началось с того,
– Разрешите?
– спросил он из коридора, не решаясь войти в кабинет высокого начальства.
– Слушаю вас, - строго сказал Квардаков, оторвавшись от важных бумаг.
– Тут вот снимки... Надо бы как-то... Я не знаю...
– Анфертьев, поколебавшись, переступил порог, несмело приблизился к столу, забирая носками туфель внутрь, и почтительно положил перед Квардаковым ворох фотографий. И каких - играющих глянцем, отражающих солнечное окно, важные бумаги, самого Квардакова, искаженного, как в кривом зеркале.
Едва взглянув на один снимок, на второй, Квардаков онемел. Онемел, и все. А чего удивляться? Несмотря на отдельный телефон и право пользоваться служебной машиной, Борис Борисович слышал смешки за спиной, привык он и к молчаливым ухмылкам, с которыми выслушивали его вопросы и замечания, короче, жил на заводе без почета и уважения. А давайте-ка припомним да призадумаемся, так ли уж часто нам делают подарки? Редко. Да и делают ли... Чаще подарком просто откупаются, расплачиваются, свидетельствуют. А тут... Борис Борисович был снят крупным планом, красивый, умный, уверенный в себе руководитель. А кто вокруг? Вокруг какие-то хилые типы, да и те в тени, в нерезкости, да и срезаны как-то наперекосяк - от того одно ухо торчит, у кого затылок оттяпан безжалостными анфертьевскими ножницами, тот рукой прикрылся, будто преступник какой, а в центре - Борис Борисович Квардаков.
– Елки-моталки!
– искренне воскликнул он и от нахлынувших чувств опустил узел галстука, подпиравший кадык.
– Да ты настоящий мастак, Вадим! Кому-нибудь показывал?
– Нет, никто не видел... Может, думаю, не понравится...
– Что ты!
– И Борис Борисович, схватив снимки, несолидно сорвался с места, выскочил в коридор, чтобы позвать кого-нибудь поделиться радостью, предстать таким, каким он видел себя в мыслях, во сне и в президиуме. Послышался частый стук его каблуков по лестнице - Квардаков рванулся вниз, в бухгалтерию, в диспетчерскую, где всегда было полно народа.
Не теряя ни секунды, Анфертьев подошел к старому, пошарпанному столу зама, выдвинул правый ящик. Прислушался.
"Послушайте, Квардаков! Что вы делали на этом столе?" - Следователь остановится у раскрытого ящика и проведет пальцем по верхней планке.
"Работал!" - Борис Борисович обязательно вскинет подбородок, оскорбленно и даже с некоторым возмущением.
"Это я знаю, следы работы здесь видны очень хорошо. Спилы, царапины, опилки металла... Совсем недавно здесь действительно кто-то работал".
"Неужели вы в самом деле можете предположить, что я, задумав взять этот идиотский Сейф, вот так бы наследил на собственном столе?! Я живу в отдельной квартире! Вам не кажется, что гораздо удобнее было бы все проделать дома?"
"Вы переоценили неприкосновенность своей должности. Ну, ладно, с опилками мы ещё разберемся. Отдадим на экспертизу, установим, что это за металл такой, чем сделаны эти вмятины... Разберемся. А как вы объясните остальное?"
"Что остальное? Что?!" - не сможет сдержаться Квардаков.
"А эта странная история с сумочкой вашего кассира, этот Ключ, напильники... Помните, в каком виде вы появились в бухгалтерии?"
Да, не забыть про напильнички, подумал Анфертьев и бросил несколько надфилей в нижний ящик стола. Напильнички легко соскользнули в узкую щель между папками, бланками, скоросшивателями и стали невидимыми. Они проваляются там никем не замеченные до самого следствия. А уж тогда обнаружатся обязательно.
Анфертьев поднялся с кресла и с улыбкой пошел навстречу помолодевшему Квардакову - тот входил в кабинет, не отрывая взгляда от снимков.
– Старик, я хочу тебе помочь, - сказал Квардаков так непосредственно, будто проучился с Анфертьевым все десять лет в школе за одной партой. Что делать, незавидность положения неизбежно толкает человека к пониманию того, что все люди братья.
– Помочь? Как?
– осторожно спросил Анфертьев, занимая прежнее положение в шаге от стола.
– Скажи честно, тебе не надоело сидеть в нашей дыре?
– У вас на примете есть дыра пошире?
– Ха-ха! Дыра пошире... Как-то ты выражаешься непристойно... У меня есть племянник. И он работает в театре, - Квардаков поднял указательный палец, давая понять, что его племяш - не фунт изюма.
– Скажем так - в одном небольшом московском театре. В центре. Среди посольских особняков и вообще. Понял? Завхозом. И вот он вчера говорит - от них ушел фотограф.
– Ушел все-таки, - обронил Анфертьев.
– В лучший мир ушел!
– строго поправил его Квардаков.