Капитан Соври-голова или 36 и 9
Шрифт:
— Обыкновенный песок, — отгадал Сутулов.
— Нет, — сказал Лютатовский.
— Сахарный… — предположил Дерябин.
— Нет, — сказал Лютатовский.
— Зи голден санд! Золотой песок! — предположил Мешков.
— Ничего подобного! — ответил Лютатовский. — В мешке у него были копейки! Одни копейки. Четыреста пятьдесят штук копеек! Представляете, что началось в очереди?.. Одна Кузовлева только молча ждала, когда кассирша пересчитывала четыреста пятьдесят копеек, а очередь просто вся изругалась на этого Завитая!..
—
— Я бы уступил, — сказал Дерябин.
— Он за свои штучки отца родного не пожалеет! — добавил Тулькин.
— Не пожалеет?.. — возмутился Дерябин. — Уже не пожалел! Фокусник несчастный!
Все возмущенно загудели:
— Штучкин-Мучкин!
— Капитан Копейкин! — сказал Сутулов.
«Эх, вы! — крикнул я, неожиданно выскакивая из темноты на свет. — Да разве это был фокус или штучка? Да вы знаете, почему я с этими копейками впереди Кузовлевой встал? Да я разве для того, чтоб ее задержать, в очереди встал? Да я перед Кузовлевой встал со своим мешком, чтоб подольше возле нее постоять, пока кассирша мои несчастные копейки пересчитает. Да я бы ради Кузовлевой готов был мешок с целым миллионом копеек к кассирше притащить. Пусть бы она считала, а я бы все стоял возле Кузовлевой, а очередь бы ругалась, а кассирша бы все считала… а я бы все стоял… а Кузовлева бы все смотрела на меня спокойно и серьезно, как тогда, а я бы все стоял… А ты, Лютатовский, жалкий сплетник, гнусная скрытая камера…»
И все замолчали, как один… замолчали бы… если бы я вышел и сказал бы так… но я не вышел… я продолжал таиться в кустах. Я подумал, что если я так скажу, то они опять не поверят, что я — это я, они опять подумают, что так говорить может только Саша, а что я сижу там с Таней и смотрю телевизор, и когда я… то есть не я, а Саша выйдет из дома с Таней, то они, конечно, набросятся главным образом на него и своротят ему нос направо. На меня тоже, конечно, набросятся, но не главным образом, а разве Саша может от них отбиться, как это смогу сделать я? Да никогда в жизни!
Поэтому я продолжал сидеть в кустах, сжимая в кармане свое секретное оружие, и, скрипя зубами, молча наблюдал, как будут события развиваться дальше. Мне вдруг почему-то не захотелось, чтобы Саше сворачивали нос, все-таки ему его нос ведь будут из-за меня сворачивать, а не из-за него…
— Ну что, будет после этого сидеть Кузовлева с Лешкой? — спросил Лютатовский.
— Не будет! — согласился Сутулое.
— Не будет! — сказали Мешков и Тулькин.
— Не будет, — подтвердил Дерябин.
— Не будет! Не будет! — зашумели остальные прихвостни.
— Вызываем? — спросил Сутулое.
— Вызываем! — сказали Мешков и Тулькин.
— Вызываем! — подтвердил Дерябин.
И они вчетвером подбежали к нашей даче и рывком открыли дверь. На траву упал параллелепипед света.
— Выходи, Леший! — крикнул Сутулов, грозя кулаком одной руки, а другой поглаживая свою фальшивую бороду.
— Эй ты, брат авантюриста! — крикнул Мешков. — Адвентчерс бразер! Герр аут! Выходи!
— Выходи! — сказал Тулькин. — Есть дело… Уголовное!..
—
Сутулов все продолжал засучивать рукава.
Я сунул руку в карман, развязал на ощупь пластмассовый кулек и, протолкнув в него руку, сжал лежавшую в кульке мокрую губку, пропитанную «желтой лихорадкой».
«Разделяй, Завитайкин, и властвуй!» — сказал я сам себе, и вышел на свет, и направился твердым шагом прямо по направлению к Сутулову.
Рассказ седьмой
Нос из пластилина
Глаз здорово болел, и голова тоже. Во время драки Дерябин все-таки ухитрился и без моей просьбы дал мне своим «роялем» по голове. Голова болит до сих пор, но в смысле английского языка этот удар никаких знаний мне не прибавил, но это не имеет уже никакого значения. А Сутулов-то самбо только на словах знает, а на деле ничего подобного. Примитивно дрался, как питекантроп.
На веранде ворочался на раскладушке брат мой… враг мой… Не захотел спать со мной в одной комнате… Подумаешь…
Я взял забытую Сашей на столе книгу и раскрыл ее, чтобы узнать, на что он все-таки хотел пойти, чтобы только не походить на меня… Под цифрой один было написано: «Восстановительная хирургия». Восстановительная… это когда что-то восстанавливают в лице, а Саша хотел что-то изменить в лице, то есть разрушить, значит, разрушительная хирургия…
— «К пластическим операциям, — прочитал я вслух, — относятся все операции по устранению (читай по нанесению!) всевозможных изъянов лица… Метод Филатова заключается в следующем…» — Но здесь у меня перехватило дыхание, страшно как-то стало, операция все-таки… и я захлопнул книгу. Прилепил себе к носу горбинку из белого пластилина, потом прислушался. С веранды доносилось какое-то всхлипывание. Неужели Саша плачет?..
Я вышел на веранду. Саша лежал в кровати в своем выходном костюме, уткнувшись лицом в подушку, и плечи его как-то странно вздрагивали…
— Ты знаешь, Саша… — сказал я тихо-тихо.
— Она теперь не захочет меня видеть! — закричал на меня Саша, поворачивая ко мне лицо в самых настоящих слезах. — И все из-за тебя! А мы вчера еще договорились сегодня пойти с ней в кино! А она еще вчера сказала после драки: «Неужели это будет продолжаться всю жизнь?» А я еще когда говорил тебе, что я не хочу на тебя больше походить и не буду, вот увидишь!
— Саша, — перебил я Сашу, — я как раз к тебе и пришел сказать, что больше этого не будет…
— Я тебя и слушать не хочу… Ты уже сто раз говорил, что этого больше не будет… Твое счастье, что папа с мамой сегодня у бабушки ночевали…
— Ты меня не понял, — сказал я, — э-т-о будет всегда, а э-т-о-г-о больше не будет…
— Чего — этого?
— Ну сходства нашего больше не будет. Я всю ночь не спал и твердо решил, что ты не должен делать себе никаких дефектов в лице, это будет справедливее, если я сделаю… эти дефекты… по методу Филатова, чтобы не ты не походил на меня, а чтобы я… не походил на тебя… а ты уж… ты еще несколько дней потерпи наше сходство… Понимаешь, я твердо решил…