Капитан Виноградов

Филатов Никита Александрович

Некоторое время было тихо.

Потом зашуршали камешки под множеством ног и к мертвому, беззащитному уже каравану спустились люди.

Сноровисто, закинув за спину не успевшее еще остыть оружие, они выгрузили и унесли куда-то мешки, ящики и пестро оклеенные коробки из «камаза», молчаливо сокрушаясь по поводу мокрых кровавых пятен и пулевых отверстий в материи и картоне.

Кто-то собрал бесхозные теперь автоматы, кто-то опустошил пистолетные кобуры — лейтенанта и прапорщика…

Нападавшие исчезли так же стремительно, как появились —

в никуда и из ниоткуда.

Только один остался — черный, носатый, он молча опустился на корточки между задранных к небу рифленых колес тлеющего БТРа. Замер, спокойный и равнодушный, как горы. Прикрыл глаза… Слился с камнями.

— Эй, ты где?

— Здесь.

Все-таки он первым заметил подошедших.

— Ну? — Их было двое, явно не местные. Первый — постарше и покрупнее, блондин. Второй — худощавый, с усиками на умном лице городского парня. Вооружены. Одеты почти по-армейски, как, впрочем, одеваются теперь в горах все.

— Смотри! — носатый протянул серую книжечку, упакованную в целлофан.

— Удостоверение личности… — прочитал блондин. Говор у него был среднерусский, невыразительный. — Бурный Леонид Федорович. Лейтенант… Добро!

— Где он? — поинтересовался молодой.

Горец качнул бородой.

— Этот? — равнодушная рука перевернула покойника на спину.

— Точно — он, — сверившись с фотографией кивнул блондин, хотя чем он руководствовался, делая заключение, понять было сложно — все-таки две пули в голову, вместо лба кровавая каша…

— Отлично! Значит, теперь дело остается за… Ого?

Со стороны осыпи послышался короткий, но явственный стон.

— Ну-ка…

Тот, что постарше, тренированно проскользнул по открытому пространству и оказался на самом краю осыпи.

Снова стон — уже сильнее, отчетливей.

— A-а, вон ты где!

Каменная ложбинка была совсем крохотной, и трудно понималось, как в ней умещается дородное тело ефрейтора.

— Живой?

Сидоров открыл глаза, почти осмысленно выделил: русская речь, короткий и светлый ежик под камуфлированной «афганкой»… Шевельнул губами.

— Что, братан?

— Ребята… свои… А наших всех… Врача бы…

— Очень жаль! — покачал головой появившийся рядом, тот, что помоложе. Вопросительно глянул на командира.

— Конечно!

Молодой поднял руку с пистолетом и дважды выстрелил в голову раненого:

— Прости, Господи…

Белобрысого слегка покоробило, но, возвращаясь к останкам бронетранспортера, он ограничился нейтральным:

— Живучий у нас народ все-таки.

И ожидавшему их бородачу послышались в голосе говорившего нотки законной гордости… Еще несколько часов на перевале было темно, потом стремительный рассвет дал начало новому дню. Часы на руке мертвого прапорщика не остановились и продолжали отсчитывать время. Сейчас на них была четверть пятого. По Москве…

Впереди, на Невском, опять что-то стряслось.

Ошалевшие от жары и бестолочи водители тупо давили на газ, чтобы на первой

передаче проскочить пару метров — и тут же затормозить, матерясь и плача. Машины рычали, отплевывались бензиновой дрянью, и норовили налезть друг на друга: за светофором уже звенели разбитые стекла, и словесная перепалка двух неудачников неотвратимо перерастала в рукопашную.

— Что там?

— Не знаю! Перекрыто… — отмахнулся прохожий и проскользнул между автобусом и «волгой» в метро.

— Счастливчик! — вздохнул Виноградов. И попутал ведь бес потащиться сегодня «на колесах»… Потом можно ведь было по набережной, в объезд — чуть подольше, но без сюрпризов. Если так уж не хочется общественным транспортом. Пиво, опять же… Пока милицейская ксива грела карман, на тему некоторого употребления алкоголя за рулем можно было смотреть философски, брат-гаишник своих не обидит. А теперь? Да ну! Лишний геморрой и головные боли.

Владимир Александрович выключил приемник — легкая эстрадная музыка несколько притомила, а от грядущих новостей положительных эмоций ожидать не приходилось. Разве что если получать злорадное удовольствие от того, что кому-то где-то еще хуже, чем тебе? Но уж таким извращенным гурманом Виноградов не был: на чужой беде в рай не въедешь…

Встречный поток автомобилей шел беспрепятственно, в нужную же сторону пропускали по одной полосе. Потому и пробка! Это Владимир Александрович понял, как только проскочивший узкое место «икарус» открыл обзор. Разглядеть, из-за чего, собственно, перегородили почти половину проспекта, все равно не удавалось, видны были только разнообразные и разнополые спины толпящихся почти под колесами зевак.

— Что там такое? Кино, что ли, снимают? Или очередные «приколы» для телевизора? Нашли, блин, время… И место!

Как назло, прямо перед капотом виноградовской «пятерки» опустился полосатый жезл:

— Стоп!

Кого-то опять пропускали, кажется, «скорую помощь».

— Что случил ось-то? Сказать можешь?

Потный, задерганный старшина хотел было привычно отлаяться, но узнал:

— О! Владимир Саныч!

— Привет, Виталик…

— Это ты очень удачно… Куда сейчас?

— На «Динамо».

— До Попова подбросишь? В Управление?

— Прямо сейчас?

— Две минуты! Предупрежу только. А то наша дежурная укатила…

Сзади кто-то нетерпеливо просигналил.

— Я те щас бибикну! Так что?

— Нет проблем. Только с дороги откачусь. — Виноградов втянул голову обратно в салон и с удовольствием вытеснил несколько любопытствующих личностей из пространства между патрульным уазиком и красным «фордом» криминалистов.

Припарковался. Вышел, защелкнул замок.

— День добрый! Присмотрите пока. — Тон у Владимира Александровича был свойский, деловой. Даже притворяться особо не пришлось — худо-бедно десять лет оперской работы, поэтому милиционер из новичков только кивнул в ответ, приподнимая желтый сегмент металлического ограждения.