Капойо
Шрифт:
– Подождите... так я сейчас нарушаю ваш обычай?!
– схватилась за голову Аяна.
– Почему вы не сказали?
– Лично мне было очень любопытно, - сказала Рида.
– Севас проще относятся к этому. Но у нас есть завет совести. «Не опои дитя вином». Женщина считается ребёнком и принадлежит родителям, пока не выйдет замуж, а после принадлежит мужу.
– Так я ещё и завет совести нарушила!
– воскликнула Аяна.
– Что же вы делаете со мной?
– Мне было интересно, - сказала румяная, но грустная Гелиэр.
– Если я выйду замуж, и муж будет против, я так никогда в жизни и не попробую
– Слишком любопытно. Гватре, расскажи, а как ты поняла, что он тебе нравится? Твой муж?
– Как будто ты не знаешь, - подмигнула Аяна.
– Руки трясутся, в груди всё сжимается, и в животе щекотно, и очень, очень жарко. А ещё хочется смотреть. Правда, один знакомый говорил мне, что бывает иначе, когда твоё чувство растёт постепенно. Но у меня было так.
Она взглянула на Айлери и вдруг с удивлением заметила, что у той розовеют уши, а на лице появился румянец.
– Айлери, тебе не стоит пока больше пить, - сказала она.
– Поставь-ка стакан ненадолго. Ты захмелела.
37. Это не должно быть так!
– Мне нравится один человек, - сказала Айлери таким тихим шёпотом, что его перебил бы даже звон комариных крыльев.
– Это неправильно. Но он мне нравится. Так не должно быть. Это против всех норм морали. Я замужем и должна быть верна мужу...
Она тихо плакала. Аяна растёрла лицо руками. Вот тебе и расплата! Это было мучительнее всего, мучительнее новой обуви и даже мучительнее заключения у Тави, потому что обувь можно было снять, а из той комнаты она хотя бы надеялась сбежать. Тут же она не видела никакой, никакой надежды. Она ничем не могла помочь.
– Ты спрашиваешь, что будет, Гели, - сказала Айлери сквозь слёзы.
– Это страшно. Это... так страшно... У меня остались... синяки...
Аяна схватилась за голову и вскочила. Она почти бегала по комнате, и Рида с Гелиэр переводили взгляд с Айлери на неё.
– Это не должно быть так, - говорила Аяна, шагая туда-сюда. Её туфли остались под диваном.
– Это не должно быть так!
– Мне говорила дэска, что я должна терпеть, потому что, как только женщина понесёт дитя, за ней, скорее всего, перестанут посылать, - сказала Айлери, сидя с закрытыми глазами, обхватив ноги, подтянутые на диван, и раскачиваясь.
– Но ребёнок не рождается. За мной посылали несколько раз. Гватре!
– вдруг отчаянно, звенящим голосом воскликнула она.
– Как понять, что ты носишь дитя? От чего именно появляются дети?!
Аяна остановилась. Она выпила достаточно, чтобы мысли были легки, но недостаточно для этого разговора, тем более в присутствии Риды и Гелиэр. Она не была уверена, что и десяти бутылок будет достаточно.
Она села на диванчик и тоже подтянула ноги к себе. Гелиэр и Рида молча смотрели на неё.
– Я не могу, - сказала Аяна наконец.
– Наверное, моя тётка смогла бы, но я не могу. Я думала, это будет проще.
На неё смотрели сокрушённо. Рида покачала головой. Аяна решилась.
– Ладно, - сказала она, растирая щёки.
– Начнём с самого простого. Я поняла, что ношу дитя, когда...
Она
– Ты... ты не говорила, что у тебя есть ребёнок...
– пробормотала Гелиэр.
– Да. Потому что я знаю, как тут относятся к девушкам, родившим без бумаг о браке. Это сейчас важно? Мы пообещали, что ни одно слово...
– Нет. Это не важно, - сказала вдруг Айлери.
– Говори.
– В общем, у меня прекратилось это самое, что происходит каждый месяц и что вгоняет вас в краску.. У нас это называется «женские дни», а в Арнае, я слышала, зовётся «лунным циклом».
– Да, - сказала Айлери, забирая стакан со стола.
– Гватре, которого ко мне приглашали, что-то говорил об этом. Но он говорил очень непонятно.
– У меня не начались женские дни, но так бывает, когда ты постоянно волнуешься или плохо ешь, а у меня тогда всё так и получилось. Я волновалась так, что руки чесались, и плохо ела. Но мой друг подстрелил птицу, и от запаха её крови у меня помутился рассудок. Я хотела съесть её сырой. Тогда я поняла, что ношу дитя.
– А что... что ты делала перед этим?
– спросила отчаянно Айлери, прижав руки к вискам.
– Что он сделал для того, чтобы у тебя было его дитя? Я хочу сделать то же самое, чтобы потом больше его не видеть! Никогда!
Аяна хотела кричать. Она сама пришла в эту комнату. Она должна была расплачиваться теперь. Что бы сделала Сола? У неё так легко получались эти разговоры!
Аяна судорожно копалась в слегка уже мутном от вина сознании, но тут её осенило. Не все кирио разводят лошадей, но некоторые – разводят котов.
– Айлери!
– воскликнула она.
– Верики! Ты говорила, у него были котята!
– Да, - кивнула Айлери.
– Пока кошку не украли.
– И-и-и... Ты же, может быть, скорее всего, хоть краем уха или глаза подмечала, что происходило перед этим?
– отчаянно предположила она, чувствуя, как прохладная вода бухты смыкается над ней, прямо над её головой.
– Совершенно случайно? Примерно... за два месяца?
– Да!
– вдруг выпалила Рида.
– Я знаю! Киру Эрке привезли собаку той же породы, что и Кортас, чтобы у них родились щенки! Я знаю!
– И что?
– повернулась к ней Айлери.
Рида вскочила с места, подбежала к ней и что-то прошептала на ухо. Айлери смутилась.
– Да. То же самое и у Верики, - сказала она.
Гелиэр нахмурилась и подсела к Риде.
– А ну-ка, - сказала она.
Рида быстро и сбивчиво нашептала и ей на ухо. Гелиэр прикусила губу.
– Да, - сказала Рида.
– Мы это знаем. Это то, что называется осквернением, если ты не замужем.
– Это не так. - Аяна схватилась за виски в попытке унять головокружение. - Это не так. Это не осквернение. Это не порча. Мы не вещи, чтобы нас можно было испортить. И это не должно быть мучительно, понимаете? Это очень приятно.
– Приятно?
– прошептала Айлери.
– Мой муж безумен. Он безумный старик, который мучает меня.
– Она говорила громче и громче.
– Он страшный! Он смотрит так, как будто ненавидит меня! Я теряю сознание от страха! Он не разговаривает со мной! Как это может быть приятно? Я была в синяках!
– почти кричала она.
– Он касался меня так, что я думала - он раздавит меня!