Капойо
Шрифт:
– С неба упала, - хихикнула Аяна.
– Как дракон?
– Нет. Я не извергаю огонь.
Томилл с сомнением покосился на неё, потом на Ташту, и ничего не сказал.
Аяна торопливо перебежала в дом через тень, которую он отбрасывал на сад, и поднялась в холл, мрачнея с каждой ступенькой лестницы. Она скользила взглядом по пышным листьям растений в горшках, которые были пустыми в день, когда она впервые пришла сюда. Вымытые стены, натёртые перила, сияющие чистотой статуи в нишах на стенах, негромкие голоса катьонте, доносящиеся из-за открытой двери в
Дом ожил, но что же будет, когда Эрке покинут его к зиме? Она представила накрытые холстами столы, завёрнутые люстры, кресла и бледные, холодные, покрытые своими пыльными светлыми саванами статуи, которые останутся молчаливыми свидетелями запустения опять стоять тут в компании вечного, непоколебимого, застёгнутого на все пуговицы Уителла, пока Кортас будет носиться бородатой красноглазой серой тенью за лошадкой кира Эрке по стылому зимнему былью на схваченных инеем полях северо-восточного эйнота. Где будет Гелиэр этой зимой? Что её ждёт? Красивые, сильные руки молодого кира Мирата, его внимательный взгляд, его смех у камина, или какой-то незнакомый, чужой и страшный Латар или ещё какой-нибудь Пекит, которого она никогда не видела и не знала, который будет приходить к ней, потому что приобретёт её, как кобылку с хорошей родословной?
Но сейчас пока ещё был июль, и июль плыл в мареве над мощёной дорогой, над стриженой травой сада и над черепицей конюшни, над склонами гор, галечными бухтами, берегом кирио, между утомлёнными зноем чайками, обрушиваясь вниз, на город, стекая волнами жара вокруг изнемогающих клумб к заливу. И до зимы было ещё очень, очень далеко.
Аяна поднялась, обмахиваясь ладонью, в комнату Гелиэр.
– Заходи.
Аяна вошла, ещё чаще обмахиваясь, и села к столику.
– Я не понимаю, что значит это твоё лицо, - сказала Гелиэр.
– Ты не понимаешь, потому что я тоже не понимаю. Он сказал, ему надо всё согласовать с отцом. Это звучало, как принятое решение с его стороны. Но ты же знаешь...
– Да...
Они помолчали.
– Это всё как будто не со мной, - сказала Гелиэр.
– Я как будто убежала из детской и случайно зашла в гостиную, а меня случайно приняли за взрослую, и теперь мне и дальше нужно притворяться взрослой, чтобы обман не вскрылся и меня не наказали. Я делаю такие вещи... как в тех пьесах, которые мы подсматривали с Ридой через дверь. Мне казалось, что в жизни такого не бывает.
– Ты должна привыкнуть к мысли, что детство не вернётся. Я хотела бы утешить тебя, сказать, что всё можно вернуть, но это как разводить края раны, чтобы заглянуть туда из любопытства, понимаешь?
Гелиэр повернулась на бок, утыкаясь лицом в подушку.
– А что если он не пришлёт...
– Он пришлёт. Он ругался плохими словами и пинал стену, а потом стонал от боли.
– Но... ему могут отказать... Его отец. Не дать средств... Просто запретить.
Аяна резко встала и взяла один из вееров.
– Тут жарко, - сказала она.
– Эта жара просто невыносима. Гели, можно, я сниму верхнее платье? На мне рубашка и нижняя юбка.
– Снимай. Дэска Оринда
– Намочить твой?
– Я отдала его... ему.
– Почему ты так краснеешь, Гели?
– Он коснулся... моих пальцев. Я до сих пор это чувствую. Почему твоя рубашка такая огромная?
– Благодаря ей я не погибаю в пекле. Я сегодня сидела внизу, пока ждала камьера кира Мирата. У них там очень прохладно. А ещё этот другой камьер, Като, втолкнул меня в нежилую комнату., потому что кирио шли по коридору. Там были занавешены окна, и было не так жарко. Может, и тут попробуем так сделать?
Гелиэр с ужасом смотрела на Аяну.
– Нет-нет, - Аяна успокаивающе подняла ладони.
– Нет, если ты не хочешь, оставим так.
– Втолкнул в комнату?! Вы были там одни?! Долго?!
– Ты чего так кричишь... Не меня втолкнул. Анвера! Бородатого.
– А-а.
Жаркая тишина, нарушаемая только сдавленными хриплыми стонами какой-то крупной, ошалевшей от жары птицы за окном, плыла, обтекая дом и подогревая комнату.
– Гели.
– Что?
– Как вы выживаете в такую жару?
– Я не знаю. У нас в эйноте не так жарко. Говорят, к югу, в Барфе, совсем жара. А уж в Ровалле... Там вообще пустыня.
– Я знаю. Мне говорили. Это как море, только вместо воды – песок.
Аяна легла на ковёр и достала стебли полыни из сумки, потом обернулась к Гелиэр.
– Я возьму твою шпильку?
– Да.
Ошейник получался широким, и Гелиэр следила, как шпилька ныряет, поддевая слегка размятые стебли.
– Это приятно пахнет,- сказала она.
– Это твоё растение.
– Полынь. Блохи, к счастью, так не думают, - хмыкнула Аяна.
– Блохи? У кого?
– заволновалась Гелиэр.
– У тебя?
– Нет. У котика. Помнишь? Я говорила. Ко мне ходит никому не нужный кот. Не знаю, откуда он там взялся, но я его прикормила. Я его вычесала, и он уже даже поправился. Вот теперь я делаю ему этот ошейник, чтобы согнать блох. Он уже несколько ночей приходит и спит у меня в кровати, представляешь? А сначала он даже подойти боялся.
– Аяна, это не очень хорошо. Айлери правильно говорила про котов. Их нельзя тащить в постель, если они бродят по улице. Они больные. На них блохи и эта... парша. Отец как-то беседовал с нашим псарём в саду, и я слышала, сколько всего можно подцепить, бродя на улице. Представляешь, если блохи переберутся на тебя? С твоими-то волосами? Или парша?
– Ничего. Я их с него вычешу. Я его вычёсываю постоянно, думаю, справлюсь. И я знаю средства от парши, если мы говорим об одном и том же, конечно.
– Такое... шерсть вылезает такими пятнами. Псарь показывал на одной собаке.
– А, ну да. Нет. В этом смысле он здоров. У нашего Шоша, который остался дома, было такое однажды. Я тоже заразилась, потому что он спал у меня на подушке. Я мазала это протёртыми травами, а коту мы с Солой делали примочки из разных трав и купали его в лохани. Она взяла книгу из нашего хранилища и нашла там рецепт этих примочек.