Капойо
Шрифт:
Аяна стояла, глядя по сторонам. Светлая комната с балконом и окнами, по-видимому, в сад, была наглухо зашторена, и в просветы очень плотных, совершенно непрозрачных занавесок тонко прорезались острые колючие лучи, подсвечивавшие пыль, поднятую захлопнутой дверью, беспокойно пересекающую эти солнечные лезвия и исчезавшую в тени плотных занавесей. Большая книжная полка, еле различимая в полумраке, в дальнем углу, стол с чернильницей, стопкой бумаг, светильником и рассыпанными сургучными палочками, кресло с бархатной обивкой, камин на левой стене, со стоявшими на полке какими-то
– Чем от тебя так несёт?
– сморщился Като, поворачиваясь.
– Ты болеешь?
Аяна подняла воротник рубашки к носу, скользнув гладкой тканью по телу. Наверное, запах купресы был всё ещё сильным, но нос привык к нему, и она пожала плечами, не почувствовав никаких неприятных запахов.
– Ладно. Но ты в городе. Тут вонять нельзя, как в эйноте. Отдай девчонкам перестирать барахло, - шептал Като.
– Привезли симпатичных?
Аяна задумалась и покачала головой. Като вздохнул.
– Жаль. Тут у киры такая капойо!
– сказал он, мечтательно причмокивая.
– Не видел? Ри-и-ида, - протянул он одобрительно.
– Жаль, не нашего полёта птичка. Ух, я бы...
Аяна смотрела на него с весёлым недоумением.
– Ой, да что ты глядишь так, - прошептал Като.
– Ты б её видел.
Он вздохнул и прислонился бугристым ухом к щёлке двери.
– Да что они там, черти, возятся, - сказал он сердито.
Они стояли и ждали под дверью, пока Като не улыбнулся и не поднял вверх указательный палец.
– Во!
– сказал он обрадованно.
– А теперь пойдём.
– Заходи!
– ответил Мират на стук.
– Кир, тут человек к тебе.
– Ладно, ступай, - сказал Мират, глядя на Като, который стоял выжидающе у двери.
– Ступай, ступай.
– Слушаюсь, - обиженно сказал тот.
– С чем пожаловал?
– спросил Мират, когда дверь за Като закрылась.
– Мне сказали, у тебя письмо?
Аяна кивнула и сделала шаг вперёд, доставая записку. Мират встал из-за стола и взъерошил волосы. Его рубашка была развязана на груди, рукава закатаны, а на столе рядом с бумагами стоял большой стеклянный кувшин с ледяной водой.
Мират проследил за взглядом Аяны.
– Попроси на кухне, тебе нальют со льдом, - сказал он, забирая записку.
– Там сегодня просто безумное пекло.
Он сел за письменный стол в углу, развернув записку, и сидел над ней молча, потирая висок. Аяна оглядывала его комнату, камзол, упавший со спинки кресла на пол, камин, кровать в проёме следующей комнаты, большие цветы в горшках и ещё один стол, заваленный книгами, бумагами, с лежащим сверху большим увеличительным стеклом.
– Ты умеешь читать?
– вдруг повернулся Мират с неопределённым выражением лица.
Аяна кивнула.
– Ты это читал?
Аяна подняла бровь.
Мират сокрушённо растёр лицо, жмурясь, потом налил воды в стакан и выпил. Он посидел ещё, потом взял кувшин и жадно отпил прямо через край.
– Гамте... Гамте! Влеко скет!
–
– Да что же это такое!
Он встал и прошёлся по комнате.
– Ты ждёшь ответа?
– спросил он, и Аяна кивнула.
Он подошёл и пнул упавший камзол, потом поднял его, резко отряхнул ладонью и швырнул на спинку кресла.
– Я не могу сейчас ничего ответить. Мне нужно сначала связаться с отцом. Ты не знаешь, сколько... Ладно. Ты не можешь знать. Мне в любом случае надо будет сначала согласовать всё с отцом. Ступай.
Аяна едва удержалась, чтобы не присесть с учтивым кивком. Она ограничилась только последним и резко развернулась, распахивая дверь, которая неожиданно сразу ударилась обо что-то снаружи. Аяна нахмурилась и шагнула, одновременно наблюдая согнувшегося пополам Като, с силой прижимающего руки к голове, и слыша, как за закрывающейся дверью с яростным рычанием пинает стену кир Мират.
– А я к тебе со всей душой, - стонал Като, спускаясь по лестнице и потирая голову.
– А ты со мной так. За какие грехи против совести я наказан? Никогда, слышишь, никогда не распахивай резко двери, входя или выходя! За каждой из них может стоять камьер!
Аяна шла и грызла ноготь. Было понятно, что ничего так и не прояснилось. Снова ожидание чего-то, снова неизвестность. Но, по крайней мере, Мират знает, что время ограничено.
Като передал Аяну катьонте, который раньше ощупывал её у ворот, тот вернул сумку и нож и что-то напутственно сказал про пользу хорошей, сытной еды, но Аяна не слушала. Она взлетела на Ташту, который очень нехорошо косился на катьонте, и направила его в сторону порта, города и полей.
34. У моего котика блохи
– Инни!
Ташта крупно, красиво и размашисто рысил, подвисая в нагретом воздухе, но горькая обида в её горле не рассеивалась, а продолжала жечь едким комком. Слёзы выступали на глазах то ли от ветра, то ли от бессилия. Роща олли с этой стороны закончилась, и Аяна пересекла широкую мощёную дорогу в Ордалл, направляя Ташту в тень другой рощи. Она вспомнила об Ишке и его блохах.
– Кэтас, Ташта.
Аяна спешилась и сняла камзол, оглядываясь, на ходу заплетая волосы, разметавшиеся по взмокшей спине. Она ходила по роще и ближайшему лугу, пока не нашла то, что искала. Сзади, от дороги, доносился шум, цоканье, скрип телег. Ташта стоял, оглядываясь, пока она убирала в сумку пахучие серебристые стебли, и дёргал шкурой, чтобы отогнать надоедливых слепней. Жара мешала думать. Птичье пение и жужжание пчёл раздражало. Нужно было возвращаться к Гелиэр.
Она развернула Ташту и медленно поехала обратно на берег кирио, к дому Эрке, безучастно встречая взглядом экипажи, попадавшиеся по дороге. Рубашка была ей очень велика, но благодаря этому ей хотя бы не было жарко, как бедному Таште, которому солнце пекло тёмные бока, шею и голову.
– Томилл, а можно его ополоснуть?
– спросила она, открывая изнутри ворота гнедому.
– Да... Сейчас. Остынет, и издалека поплескаю, из ковшика, тёпленькой. Откуда ты взялась? Я не видел тебя в саду.