Кареглазка и чудовища

Наседкин Евгений

— Я не представляю, как ты будешь со мной работать!

Она выскочила, вильнув бедрами перед моим носом, и грохнув дверью, так что, я не уверен, услышала ли она ответ.

— А я прекрасно представляю! — крикнул я, и добавил уже тише. — Плохо, что это только фантазия!

****

Дионис ожидал увидеть отталкивающее зрелище, но — не настолько. Гермес-Афродита была прикована к постели цепями и накрыта двумя шерстяными одеялами. Зенон говорил, что она постоянно мерзла.

Если вы не видели умалишенных — явных, буйных, в стадии обострения — тогда вам не представить этого. Невольный трансгендер

был безумцем. Глаза Божьей нареченной были залиты кровью, за которой не было белков, лишь черные расширенные зрачки. Красивое лицо, искусно созданное Эскулом, покрылось алыми пятнами — также, как и шея, и все видимые части тела. «Чешется, — сообщил Зенон. — Чешется ужасно просто. Пытается содрать кожу. Кричит, что это не он. Не его кожа. Не его тело».

Все мышцы Афродиты были напряжены до предела, выкрутив тело в неестественную позу, шея вывернула голову на 130 градусов, словно это был не человек, а нечто, одержимое сатаной. И глаза — она не могла смотреть прямо, глаза выворачивались и закатывались под лоб. И еще она орала — безумным, противным голосом. Неужели, все их труды насмарку?

— Афродита! — окликнул он затихшую девушку. — Дита!

Он, она или оно — подняло веки, пытаясь сфокусироваться на Дионисе. Не смогла, и зрачки снова исчезли наверх.

— Я вас всех убью! — выкрикнула Гермес-Афродита, и подавилась языком.

Зенон подбежал, и извлек язык. Он незаменим сейчас. Что они натворили?

— Афродита, успокойся! — Дионис влепил ей пощечину по запавшей щеке. — Теперь ты невеста Сурового Бога! Ты должна быть послушной!

Из синдиков — в Божью невесту. В послушное человекообразное существо — рабыню Синдиката. Но пастырь не мог предложить другого варианта. В Божьем промысле женщины оставались на последних ролях. Наследие проклятой Ахамот. Афродита стала вырываться, вопя на весь паровоз. Затем она попробовала укусить блондина за лицо, а когда не получилось — плюнула.

— Будьте прокляты! — орала она. — Будьте прокляты! Прокляты! Вы умрете, когда я освобожусь! Будьте прокляты вместе со своим Суровым Богом!!! — последнее было оскорблением всего, на чем держался Синдикат, и это нельзя было игнорировать.

Священник огорченно уставился на энцефалограмму — неужели остается только этот выход? Буревестник сказал, что придется, если она сойдет с ума. На панели ожил телеком.

— Зенон, пастырь Дионис у тебя? — раздался четкий мелодичный голос Стикса.

— Да, священный приор, — ответил громила-медбрат.

— Попроси его пройти в первый вагон. Мы задержали выродка, он шпионил за нами.

Дионис кивнул медбрату и поспешил покинуть вагон, пугающий его похлестче пекла. Пастырь совершенно не подозревал, что наклонившись к Афродите, он кое-чего лишился. Иногда сумасшествие становится прекрасным прикрытием для ужасных проступков.

****

Казарма была отвратительным местом. Всю ночь я не сомкнул глаз от храпа и пердежа солдафонов. В сортире были похожие звуки, совмещенные с мерзкими запахами. Душевая выглядела так, словно в нее влетел слон и перебил всю плитку. Везде мерзко и противно. Честно говоря, я задолбался мыть руки. И хоть бы кто поддержал меня — ни одного единомышленника!

Наоборот, меня оборжали, когда я с тряпочкой и тазиком заходился дезинфицировать железную

кровать, тумбочку и причитающуюся часть стены. Чертовы засранцы.

А, забыл — по соседству спит здоровенный толстый детина. Как только все захрапели — но, не он, и не я — здоровяк засопел, двигая рукой под одеялом.

— Сука, прекрати фапать рядом со мной! — не удержался я. — Иди в парашу.

Детина заворочался, а затем приподнялся на постели.

— Ты меня не сучи, а то хребет проломлю, — грузным басом заявил он.

— Не проломлю, а переломаю, — не унимался я. — А проломить можно череп.

— Слышь, шибко умный — заткнись, — огрызнулся толстяк. — А то утром проснешься в вафлях.

Я прекратил глупую перепалку и вышел — победить тут не удастся, а жирный имбецил вполне может привести свою угрозу к исполнению. Я плохо ладил с людьми. Ничего, я с ним еще поквитаюсь, — думал я, закуривая после опрокинутой соточки боярышника. Работа в Логосе помогает с алкоголем.

****

День обещал быть теплым, что конечно, не должно удивлять — все-таки 19 апреля на дворе — но, если бы вы знали, какими холодными были последние годы, то поняли бы — весна 28 года стала особенной в плане тепла. Просто-напросто, оно (тепло) внезапно вернулось, изгнав могильный холод, накрывший планету вскоре после Вспышки.

Несмотря на бессонную ночь, после которой я был, как побитый розгами, утром я поплелся на работу. Елена Ивановна уже была там — еще бы, великий Ковчег наконец у нее! Хотя, увидев ее, я значительно повеселел.

На Кареглазке была черная плиссированная юбка выше колен, бежевая кружевная кофта и темные колготки с цветочным узором. Ярко-рыжие волосы были собраны в хвостик. Про обувь не спрашивайте, я в ней не разбираюсь, хватит того, что знаю названия некоторых юбок. Люблю я платья с юбками, это моя слабость. Очевидно, что и Елена Ивановна их любит, судя по ее гардеробу. Так что, опять же про обувь — могу только сказать, что полковничья жена была в чем-то типа туфель-лодочек на низкой подошве — на мой взгляд, очень красиво для маленьких ступней.

— Как спалось на новом месте? — спросила она, не отрываясь от компьютера, в котором уже нашла тысяча триста второй способ взломать код на кейсе.

Я вознес хвалу небесам, что она не злится за вчерашнее. А может, это даже зашло мне в карму?

— Не издевайся, — я притворился сердитым. — Попробуй как-нибудь сама — сто кретинов вокруг храпят и мастурбируют, а еще хамят и угрожают.

Она улыбнулась, но глаза ее были прикованы к экрану. Интернет, в целом, прекратил существование, но некоторые сервера функционировали и были связаны спутниковой связью — скудные остатки илонмасковской задумки.

— Сегодня будет поминальный обед — по погибшим в Межнике, — сообщила ученая, пока я крутился вокруг ее кресла, вымывая шваброй пол. — Постарайся убрать в виварии до этого времени, — наконец, она посмотрела на меня. — Конечно, ты можешь вернуться и фламбировать лабораторный стол после мероприятия. Но, мы не знаем, какой ты в пьянке.

Какой… какие же глупые вопросы могут терзать людей? Я любил выпить, пил много, и часто напивался до усрачки. А что, разве есть смысл планировать жизнь? Ведь завтра может и не наступить. Но Кареглазке я ничего такого не сказал.