Кареглазка и чудовища
Шрифт:
Естественно, Лена выбросила букет в мусорный контейнер, предусмотрительно прикрыв старой темно-бордовой кофтой, от которой также давно хотела избавиться. И правильно сделала. Илья явился ближе к полуночи, рвя и меча — он уже знал, что кто-то пролез под пленку и варварски срезал все осирии и часть герберов. Наверное, даже если бы она изменила мужу, то это разозлило бы его меньше, чем осквернение цветов.
Взбешенный Горин, наверное, часов до четырех буянил, ругаясь и разбивая все, что попадалось под руки. Разбудил и напугал Милану. Периодически уходил в Куб или звонил туда с проклятьями, требуя быстрей найти мерзавца… либо обнаружить,
Крылова не рассказала мужу о букете. Жизнь научила ее, что иногда — и даже часто — лучше промолчать. А в данном случае — и подавно. В их семейной жизни было все меньше просветов, и ничего бы не изменилось, если бы она высказала свои подозрения о Менаеве. Скорее всего, что стало бы еще хуже. Всплыл бы флирт, и оброс бы фантазиями, добавилась бы злость — наверняка, хоть Илья сейчас и не демонстрировал ревность, но ведь он живой человек, мужчина.
Когда-то она надеялась, что нашла в лице Горина поддержку и защиту. Даже успела порадоваться. Но это время давно прошло. Теперь она не испытывала к нему любви — скорее, холодное равнодушие, и даже презрение, все более цементированные с каждой свирепой ссорой и с каждым его новым ударом.
Озверелый муж-грубиян и наглый неуемный поклонник… после нервозной ночи любые мысли о самоубийственном любовном треугольнике так паскудили настроение, что спасти ее могли лишь темно-красные ботинки с высоким берцем, серо-голубое ситцевое платье, и короткий черный кожаный пиджак в тон колготкам. Что-что, а красивую одежду она любила, и наряды меняла часто — благо, что лазутчики по заданию мужа постоянно проверяли все магазины, и привозили кучу фирменных тряпок нужного размера. Такое вот ее женское счастье… и иногда оставаться на плаву позволял только этот комплект: Милана, работа и новые юпочки.
Вдобавок к весеннему ансамблю ученая надела темные очки, чтоб лишний раз не демонстрировать окружающим воспаленные глаза с мешками под ними. Несмотря на ночку, рано-утром она уже отправилась на работу. Победа над вирусом была рядом, и предчувствие чего-то грандиозного накатило, как обильный летний ливень. Как только завершится анализ субстанции из кейса, она выдохнет и уделит Милане время — сделает выходной.
— Я шокирована твоей тупостью! — гневно сообщила она, встретив Менаева за мытьем ступеней на лестничной площадке. — Уничтожить осирии — любимое детище человека, под чьей властью ты находишься… о чем ты думал?!
Гриша покраснел как разваренный рак, но смолчал.
— Ты подглядывал в окна? Ты извращенец и самоубийца! — возмущалась Крылова.
— Не понимаю, о чем ты говоришь, — наконец ответил Менаев, и взял ведро со шваброй, намереваясь быстро исчезнуть.
Девушка перегородила путь и нависла коршуном — пока он стоял на две ступени ниже.
— Гриша, ты чем вообще думаешь? У тебя мозги есть? — она схватила его за плечи, и даже умудрилась потрясти их, прежде чем диалог был прерван звуком цокающих каблуков по старой коричнево-каштановой плитке.
Она
— Ооу! — удивился Горин. — А я как раз иду к вам, вниз, — он пристально глядел на жену, которая отвернулась в пол-оборота.
— Зачем ты к нам? — буркнула Крылова, уставившись на ухо Менаева. — Здесь нет твоих цветов.
Полковник проследил за ее взглядом, отметил, что выродок вздыбился, как на иголках, и улыбнулся.
— Один мой цветок все же есть, — не согласился муж. — Что, Григорий, крепит тебя Елена Ивановна?
— Не то слово, — отозвался Менаев. — Ваша супруга строгая и суровая женщина. Но, справедливая, конечно.
У Крыловой брови взметнулись вверх. Женщина?! Но Горину это подняло настроение, и он впервые со вчерашнего дня раскатисто рассмеялся, схватил жену под руку, и повел внутрь — а она снесла это, не желая показывать Менаеву свои семейные проблемы. На полпути полковник обернулся.
— Гриша, иди с нами. Общий сбор.
****
В комнате отдыха собрался персонал Крыловой и медики Ливанова — помимо начмеда, наполнившего помещение ароматом мяты, и Свинкина, во врачебном корпусе числились еще несколько врачей, медсестер и санитаров. Горин занял место у настольного кулера, потягивая газировку из стаканчика, и ждал, пока все затихнут.
В воздухе витал запах страха, так как все уже были в курсе ночного ЧП. Но, если они боялись чего-то абстрактного, то я боялся, что меня рассекретят. Жорик с Пушкиным вполне могли меня выдать — вместе или по отдельности. Вероятность этого была запредельно высока… они могли, конечно, испугаться последствий, но, вряд ли им за это грозила бы смертная казнь. С чего бы им меня покрывать? Поэтому еще ночью, когда Крепость оживилась рыскающими патрулями, я тайком собрал нехитрые пожитки, готовый удирать со всех ног в любой момент. Сука, ну нахрена я срезал эти гребаные розы?! Наверное, я бы уже и смылся, если бы не усиление — и полста метров невозможно пройти, чтоб не столкнуться с раздраженными вояками нос к носу.
В итоге, ночь я пережил, хотя желудок от нервов разболелся не хило, и свернул меня в калачик. И, пока что обстоятельства складывались довольно не плохо. Горин не знал, кто срезал возлелеяные бутоны — так как иначе он не сюсюкался бы со мной на лестничном марше. Это значило, что носатый старшина сотоварищи до сих пор не сдали меня — и с каждым часом им будет все страшней это сделать. Но, конечно, все еще могло покатиться в тартарары.
Полковник окинул комнату взглядом, и я уставился на Зою, лишь бы не встречаться с ним глазами. Я бы не выдержал — я и так с трудом сдерживал нервный тремор, ухватившись за подлокотники, и дышал не глубоко, но часто, опасаясь выдать себя даже этим.
— Я всех приветствую. Знаю, что каждый занят важным делом, и рад, что вы уделили мне время. Поэтому, не буду томить, и перейду сразу к сути, — деловито сказал Горин, спрятав руки за спиной. — Как, должно быть, вы знаете, ночью был совершен вопиющий акт вандализма. Какой-то подонок… или подонки — кто-то срезал в оранжерее осирии и герберы, которые мы в этом году так тяжело взрастили…
Он смолк, и покраснел, его глаза застыли на большом глобусе в конце комнаты, очевидно, он сейчас вспоминал варварски уничтоженные цветы. Елена Ивановна кашлянула, и я не понял — ей это захотелось, или она просто выводила мужа из мысленного ступора. Как бы там ни было, полковник пришел в себя, и продолжил.