«Карьера» Русанова. Суть дела
Шрифт:
15
Телефона у Липягина не было. Улица окраинная, бесперспективная, дома обречены на снос. Поэтому он несказанно удивился, когда пришел мастер и сообщил, что будет делать отвод от ближайшей поликлиники. «Что так?» — поинтересовался Липягин. «Велено. — И поставил на тумбочку телефон. — Пользуйтесь на здоровье».
Липягин хотел попользоваться, но не знал ни одного номера. Ладно, купит справочник, тогда и поговорит.
К вечеру ему позвонили из горисполкома и сказали, что получено письмо от строителей БАМа, которые приглашают его осенью приехать на торжественную стыковку магистрали. «Письмо вам доставит курьер, —
«Интересно, его можно выключить? — неприязненно подумал он, глядя на телефон. — Есть, наверное, какая-нибудь кнопка…»
За последние дни он получил несколько писем — от отдельных граждан и от коллективов. Пионеры просили прислать фотокарточку для музея, пенсионеры выражали восхищение. Директор Дома пионеров, где он вот уже год занимается с ребятами, милая женщина, и раньше оказывавшая ему всяческие знаки внимания, поручила девочкам испечь для него пирог… А вчера пришла Оля. Он не хотел, не помышлял ничего говорить, девочка как-то сама… Странная девочка — она как мембрана издали уловила его смятение… Это ее внезапное отчаяние, то, как она рыдала, уткнувшись ему в плечо, было невыносимо, и он не знает, что будет дальше.
В давние времена он бы немедля пошел в пивную. Вот бы все удивились. Липягин — убежденный трезвенник. «Лечились?» — спрашивают его. «Лечился, — зло отвечает он. — От геморроя». Зачем ему лечиться, если он до той проклятой осени в рот не брал, даже возвращаясь с «поля», когда по заведенному обычаю геологи три дня размачивали «сухой» закон экспедиции. Не пил, и все… Вот бы Хряпин рассмеялся: «Это кто у нас трезвенник? Ванька Липягин? А не взять ли нам по этому случаю по стопарику?..»
Снова, как это уже не раз случалось, дни замелькали в обратную сторону, он не останавливал бег времени, пусть себе крутится. Посмотрим лишний раз, вспомним, чтобы было что на встрече с передовыми рабочими рассказать…
16
Липягин, слегка приволакивая ногу, шел по деревенской улице, отгоняя палкой собак. Большой жирный гусь, пригнув к земле шею, торопливо засеменил ему навстречу и ущипнул за щиколотку. Клюв лязгнул: нога была деревянная, с железной окантовкой. Гусь зашипел от негодования и побежал прочь.
— Что, выкусил? — рассмеялся Липягин. — Давай, чеши, а то голову откручу. Жрать хочется…
Он не ел со вчерашнего дня. По дороге в Лозовую, куда ехал устраиваться в инвалидную артель, отстал от поезда и теперь шагал налегке, без вещей и без денег. Хорошо хоть документы остались. Хрен с ней, с Лозовой! На станции сказали, что неподалеку большая птицефабрика, можно устроиться кормачом или сторожем. Сторожем ему подходило. Добросердные дворничихи больше не попадались, мужик без ноги — товар не ходкий, надо как-то кормиться.
На краю деревни стучал буровой станок. Липягин подошел ближе. Чумазый, весь в глине мужик глянул на него из-под кепки и, обтерев руки, двинулся навстречу. Это был Хряпин. Невероятно, немыслимо, почти фантастика. Хотя — почему фантастика? Бродяги так и должны встречаться: по стечению обстоятельств, в местах самых неожиданных.
— Здорово, Липягин, — сказал он. — Что-то ты мне частенько стал на глаза попадаться. Ты чего тут? Опять смотреть будешь, может, мы какую падаль из земли выроем?.. Молчишь? Не желаешь со мной разговаривать? А я желаю. Давай отойдем.
— О чем говорить…
— Должок хочу с тебя стребовать.
— Ну, пойдем, — сказал Липягин.
Он
— Это как же? — растерянно спросил он. — Где тебя угораздило?
— Не твое дело. — Липягин поднялся. — Идем. Я безногий, да верткий.
Хряпин, ничего не ответив, сбегал на буровую и приволок ящик из-под консервов.
— Садись… Высоко оттяпали-то? Ну да им попадись, они чужого мяса не жалеют… Да не молчи ты! Судьба наша не такая, чтобы глотки друг дружке грызть. — Он вдруг улыбнулся. — А дроби из меня вытащили — килограмм! Ей-ей! Во псих!.. Ты без места, да? Так у нас тоже… Сам понимаешь, не светит. Мы тут воду ищем, по договору.
Липягин сидел разомлевший, добродушный, никакого зла у него на Хряпина не было. Тот Хряпин, которого он хотел убить, остался где-то далеко, а этот смотрит на него сочувственно, с участием… Мамонта раздавил… Полно, Липягин. Может, и не было никакого мамонта, так, мираж один…
— Мы через час шабашим, — сказал Хряпин. — Айда с нами ужинать. Мужики хорошие. Посидим, хлебнем помалу… Ты не думай, Иван, это я сгоряча окрысился-то. Вижу — опять правдоискатель прется… Ногу-то где оставил?
— Пропил, — усмехнулся Липягин. — Ноги нынче в цене… Ладно, подожду. Честно говоря, живот подвело.
— Так это мигом! — он снова смотался на буровую и принес вяленую рыбину. — Хлеба нет, так стрескаешь…
Вечером в избе, которую сельсовет выделил для буровиков, сели ужинать всей бригадой. Хозяин, чей дом был ближе всех к будущему колодцу, выставил щедрую закуску. Выпили. Липягин тоже выпил: за последний год без этого не обходилась ни одна еда. Хряпин по случаю встречи с соартельщиком стал рассказывать, как греб самородки лопатой, подмигивал Липягину: нехай, дескать, слушают, это им не водичку для тружеников сельского хозяйства искать. Вспоминал всякие истории, большей частью — душераздирающие. Не преминул сказать и о том, что его друг, Ваня Липягин, — вот он, среди нас сидит, — тоже пострадал на трудовом фронте. Случайно, но пострадал.
— Случайно — это обидно, — сказал хозяин. — Мой брательник в городе под трамвай попал. По пьянке. А еще, знаю, сгорел один, тоже в нетрезвости… Ежели он, например, пацанов бы из огня вынес, это не обидно, а так… Обидно!
— Не один черт отчего помирать, — сказал Хряпин. — Все равно не хочется. Разольем, а?
— Кому же хочется? — продолжал хозяин. — А все-таки… — Он посмотрел на Липягина. — Под машину угодил или как?
«Жалеют меня! — горький хмель ударил в голову. — Все жалеют… Хряпин вон — рука у него не поднялась на безногого. И самому мне себя до смерти жалко, только молчу, а то, не приведи бог, опять, как Люська-дворничиха, ляпнет кто-нибудь: «Тебе бы под поезд, что ли, кому ты такой нужен!» Подумаешь — сапоги у нее пропил… Эти вот тоже — алкаши, перекати-поле, а жалеют… Не надо мне жалости!»
— Под машину, говорю, угодил или как? — снова спросил хозяин.
— Под поезд, — сказал Липягин. — Под товарняк. Девчонка ногой в стрелке застряла… Я ее вытащил, а самого подмяло. — Он выпил еще стопку. — Так что… Не совсем зазря. Не по глупости, — он сказал это и услышал крик: «Дяденька, ну что же ты!» Голос его окреп. — Недаром я, выходит, на деревяшке ковыляю… Человек жить остался!
От волнения он покрылся испариной. Пусть знают! Пусть не смотрят на него, как на калеку с паперти… Он, Иван Липягин, совершил поступок, и пусть они все тут заткнутся!