«Карьера» Русанова. Суть дела

Васильев Юрий Вячеславович

— Да нет, просто хотел поторговаться, посмотреть, почем тут у вас признание… Еще вопросы будут?

«Наглый какой парень, — подумал следователь. — Не расколешь сразу».

— Будут. Что ты себе думаешь, Русанов? На что надеешься?

— На авось.

— Ага… Ну так. Можешь идти.

На улице было тепло, тихо, падал мокрый снег. Темнело. Фонари казались мохнатыми шарами. Кто-то окликнул его, Геннадий не обернулся и ускорил шаги. Домой. Лечь на диван и думать. Мысли путались. Сейчас он выпьет кофе, разберется. Все ерунда, затмение какое-то. Надо взять себя в руки, стряхнуть отупение. Как это вышло? Почему следователю надо, чтобы виновен был Русанов?

Почему это надо Самохину? Личные счеты? Не может быть, слишком мелко… А Демин, Демин как? Это не укладывалось в голове даже у Геннадия, который в последние годы частенько упражнялся в цинизме, в упрощении и огрублении человеческих отношений…

Дома ходил из угла в угол. Не может быть. Не может… Следователь, Самохин, Демин, шофер какой-то на трассе, который видел, как они столкнулись… Откуда шофер? Никого не было. Самохин говорит — был.

Но ведь не могут же четыре человека просто так вот взять и сговориться? Но могут? Тогда что же? Ошибка? Кто-то один ошибся, напутал…

Нет, ошибиться было нельзя. Когда ты висишь в горящей машине вниз головой, придавленный баранкой к сиденью, и каждую секунду ждешь взрыва, когда тебя, полуживого, вытаскивают из кабины через разбитое стекло и ты жадно ловишь ртом воздух — в такие минуты не ошибаются…

Как он сказал тогда? «Что будем делать?» Нет, он сначала сказал: «Ну, Генка… Машине каюк, это хрен с ней, выплачу, сколько надо, а вот помирать не хотелось…»

Потом они поехали в ГАИ.

19

«Наверное, баллоны жгут, — подумал он. — Только почему так далеко?» И вдруг увидел — внизу горела машина.

Кубарем скатился вниз, по изрытому снежному склону. Машина валялась колесами в небо. Прицеп занесло набок. Демин! Его прицеп с наваренными станинами… Кабина ушла в снег. Стал разгребать, отвернув лицо, — пламя уже лизало капот, дверь заклинило, не поддавалась. Живой или нет — ни черта не видно, не разберешь… С размаху бьет ногой в стекло. Не берет… Броня, не стекло. Ударил пяткой, нога провалилась в кабину, застряла…

Когда отволок его шагов на сто, позади грохнуло. Геннадий не обернулся. Он видел, как взрываются машины. Демин поохал немного, потом сел. Белый как снег, тяжело дышит. Цел. Даже не ушибся. Перепугался очень.

— Ну, Генка… Запомню!

В ГАИ было накурено. Самохин пил чай. Он сидел в одних носках, промочил ноги, и сушил валенки на батарее. Узнав, в чем дело, обулся и крикнул в соседнюю комнату дежурному:

— Уехал на происшествие.

Потом обернулся к Демину:

— Ну, Николай, не ждал. Как это тебя? Ладно, на месте увидим… А ты куда, молодой человек? — Он вгляделся в Геннадия. — Ба! Старый знакомый! Очень старый… Ну-ка, садись, с нами поедешь. Свидетель. Даже, можно сказать, участник.

— Я никуда не денусь, — сказал Геннадий. — Свидетель, к сожалению. Зачем мне с вами ехать, все и так видно. Устал я очень. И потом рука, видите?

Руку Геннадий сильно порезал о стекло, когда вытаскивал Николая. Кое-как перевязал носовым платком. Кровь все еще сочилась.

— Ладно. Иди отдыхай. Завтра с утра подъедешь.

Дома, возле самых дверей, встретил соседа. Они покурили. Геннадий коротко рассказал, что и как. «Беда, — вздохнул сосед. — Надо осторожней. Чуть не погиб человек, а все через лихачество. Ну ладно, зайдем, я тебе стопку налью, а то у тебя вид нездоровый».

Геннадий поколебался было, но выпил: его сильно лихорадило. Потом вернулся к себе. Было семь часов. Маша его сегодня ждет на пельмени. Вода небось кипит,

пельмени на листе разложены… Завтра. Сейчас не могу.

Смертельно хотелось спать. Где-то мелькнула мысль: «Передовой шофер автобазы Геннадий Русанов решил после работы помочь ремонтникам ликвидировать аварию тепловой магистрали. Возвращаясь из рейса, он совершил подвиг…».

«Ох и балаболка ты, милый мой», — успел он подумать и заснул, привалившись к стене, в шапке и в валенках… Шапка съехала набок. Он поправил ее и увидел, что колеса у машины все еще крутятся. Вот диво. И мотор работает, а машина вверх ногами. «Ты зачем так?» — спросил он у Демина. Тот рассмеялся. «Очень просто, метод такой… А ты что, выпил? Несет от тебя за версту. Как это я раньше не заметил?» — Он взял его за воротник и стал трясти. «Ты что? — буркнул Геннадий. — Обалдел?» — И открыл глаза. Рядом стояли Самохин и еще кто-то из работников ГАИ.

— Привет, — сказал Геннадий, позевывая. — Рано я вам, однако, понадобился. Или уже утро?

— Вставай, вставай. Угрелся. Поехали на экспертизу, посмотрим, сколько ты за воротник заложил.

— Хорошо заложил, — улыбнулся Геннадий. — Стопку до закуски и стопку после… Погоди, это на какую же экспертизу? Зачем?

— На предмет опьянения, — пояснил стоявший за Самохиным милиционер. — Обычное дело, пора бы знать.

— Так я же не на работе. Вы что?

— Экий ты, — поморщился Самохин. — Разберемся мы. Разберемся. Показания давать будешь, дело срочное, по горячим следам надо. Экспертиза для порядка, в нашем деле всегда так.

В поликлинике Геннадий дунул в трубочку и попросил у медсестры порошок от головной боли, улыбнулся, когда она сказала, что порошки приносят вред, надо меньше пить, подумал, что настроение у него сегодня какое-то смешное, уютное, и по дороге в ГАИ снова задремал в машине. Окончательно проснулся он только в дежурке, когда Демин сказал:

— Вот какое дело, Гена… Не хотел я тебя подводить, думал — ну, обойдется. Все-таки ты меня выручил. Потом… Понимаешь, как получилось: я одно, а Самохин — дока, его не проведешь. — Он кивнул в сторону инспектора, который сидел рядом и молча слушал.

— Ты, Демин, еще ответишь за попытку ввести следствие в заблуждение, — сказал Самохин. — Хоть и понимаю, что ты по дружбе.

— Ладно, — кивнул Демин. — Отвечу. Не в этом дело… Вмятина у тебя, Гена, на крыле, не доглядели мы. Потом — следы на дороге. Экспертиза. В общем, видишь, как получилось. — Он развел руками и виновато улыбнулся. — Припер меня инспектор. Пришлось сознаться, что сшибли меня.

— Не понимаю, — сказал Геннадий. — Разве тебя сшибли?

— Ладно, Гена, чего уж там… Хотел я, как договаривались, на себя вину взять или сказать — не знаю, ехал какой-то самосвал, зацепил, да не вышло вот. Теперь приходится, как было… Ты не пугайся: самое большое — за машину заплатишь, не все, конечно, я половину внесу. Помогу.

— Погоди… Это значит, я тебя сшиб?

— Артист, — вздохнул Самохин.

Демин тоже вздохнул, — неприятно товарища подводить, а что делать? Инспектор — собака, нюх у него. Сквозь землю видит.

— Ах и падла же ты, — вдруг сказал Геннадий почему-то совсем спокойно, — ты когда это придумал? Неужели пока домой ездил, мокрые штаны менял? — Он приподнялся и ударил прямо через стол.

Лицо осталось на месте. Смотрит, не отводит глаз! Он ударил еще, всем телом кинув себя навстречу этим глазам, но по дороге рука уперлась во что-то, взмыла вверх, и Геннадий, морщась от боли, рухнул на лавку. Самохин, все еще продолжая держать его, сказал: