«Карьера» Русанова. Суть дела
Шрифт:
Мама родная! Доктор орет… Геннадий сразу успокоился.
Шлендер нагнулся и стал подбирать с полу гильзы. Потом сел.
— Как нога?
— Ничего.
— Ездишь уже?
— Я на машине.
— Это хорошо. Слушай… Через Магадан его везти — дело кислое. Нужна прямая машина. В порту стоит сейчас красный самолетик ледовой разведки, гонят его в капиталку. Они тут пролетом. Командир машины — мой знакомый. Длинный лысый мужик, фамилия — Иванов. Запомнишь? Он возьмет… Летят они сегодня ночью, я уже звонил в порт. Только дело в том, что Иванов и вся его компания сейчас на Ключах, туда приехали какие-то сверхъестественные актрисы… Понял? Я тебе дам записку,
Геннадий приехал на Ключи и отыскал пилота Иванова. Прочитав записку Шлендера, тот охотно согласился взять на борт самолета больного.
На Ключах был дом отдыха. Сюда свозили приезжих знаменитостей. В комнате, куда зашел Геннадий, дым стоял коромыслом, крутилась музыка.
— Гена! — раздалось из табачного дыма. — Гена Русанов? Я не брежу? Это вы? Вы здесь?
Пробираясь между тесно наставленными стульями, к нему шел Барский. Геннадий вздрогнул. Это был человек из прошлого. Маленький, круглый, очень хороший человек, которого Геннадий сейчас совсем не хотел видеть, потому что не хотел видеть никого из прошлого.
— Это наваждение, мой друг! — кричал Барский, тряся ему руку. — Друзья, рекомендую — Геннадий Русанов, лингвист, полиглот, переводчик божественного Рудаки! Но вы мне скажите — как тесен мир! Едешь на край света, и вот вам — по этому краю света ходит — кто бы вы думали?.. Гена, дайте сюда ваш стакан, я помню, успели приобщиться… Что? Ну, хорошо… А как Танюша? Сколько лет ее не видел, маленькую принцессу! Она купается в семейном счастье и не пишет старым друзьям… Или я что-нибудь не то говорю? Не то, да? Вы простите! Барский всегда умел попадать впросак…
«Господи, что он лопочет? — думал Геннадий. — Пулемет… Откуда мне знать про Таньку?»
— Но разве Таня не в Москве?
— Гена! Вы великолепны! Мы же с вами вместе провожали ее в Магадан, к мужу… Или нет? Простите, Гена. Я провожал ее с вашим другом, с Павлом. Ну, конечно! Вы уже тогда были в отъезде… Много повидали, посмотрели? Вы ведь уехали, помнится, в пятьдесят четвертом? Да-да… Танюша говорила, что у вас интереснейшая работа! Рассказывайте, мой друг! Рассказывайте!
— Милый дядя Женя, — сказал Геннадий, высвобождая руку, которую все еще тряс Барский. — Я на работе, у меня лежит… незаконченный перевод божественного Рудаки, и я тороплюсь… Вы будете в нашем поселке? Вот и отлично. Поговорим. Счастливых вам гастролей!
«Встреча состоялась, — думал он, сидя в машине. — Первая встреча с прошлым. И ничего… Напрасно я перепугался. И напрасно обидел милейшего дядю Женю… Значит, Татьяна в Магадане? Хотя да, она же мех-пушнина. А физик? Строит атомный реактор в школьной лаборатории? Написать ей, что ли?»
Геннадий мурлыкал под нос «Турецкий марш». Хорошая штука — «Турецкий марш»! На все случаи жизни. И мурлыкать легко…
13
«…Вчера получил письмо от Пифагора. Жив, старый самозванец! Операцию ему делало какое-то светило первой величины, однако лежит он пока тихо и смирно, сам писать не может. Виноград ему в палату носит нянька, он ест его и удивляется: двадцать лет не видел винограда.
Любовь его с Крестов опять ко мне приходила, вроде я какой шеф над Пифагором. «Вы,— говорит,— такие и сякие, специально от меня Тимошу в Москву спровадили, а незачем было везти, я бы его дома выходила куда лучше… Подожду месяц и поеду. Скарб загоню, а поеду».
Поезжай!
«…Был на днях у Маши, пил чай, позволил себе немного поразвлечься — пока чисто интеллектуально. Она умна как раз в меру, Я ей чертовски интересен, слушает меня, разинув рот… Маша есть Маша. Милый курчонок. Ноги у нее красивые, длинные, с тонкими лодыжками… Барский ездит по долине, возит с собой каких-то опереточных актрис. Маяковского он, бедняга, конечно, так и не сыграл.
Встретиться мне с ним и хочется и нет — воспоминания все еще тягостны. Делается жутко. С трудом заставляешь себя верить, что все было на самом деле.
Маша как-то сказала, а почему бы вам не прочитать ребятам лекцию о поэзии? Глупая девочка! С большей пользой я мог бы рассказать им о том, как Геннадий Русанов с терновым венчиком на челе пропьянствовал половину жизни! О том, как это страшно — в двадцать семь лет понять, что был обыкновенным жалким пьяницей, что оправданий нет и быть не может и что все надо начинать заново…
И еще я могу рассказать о том, как это трудно — быть фабрикантом поддельных ценностей. У меня пока не получается.
А у других?
Вчера в областной газете прочитал большой очерк о Семене Бурганове. Коряво и нудно, но это — бог с ним. Факты интересные. Княжанский еще раньше рассказывал, что работал с ним и что Семен человек неровный, вспыльчивый, его часто заносит, но в своем деле он по-настоящему одержим. И вот оказывается, что успех целого конструкторского бюро во многом зависел от того, выдержат или не выдержат его хилые плечи. Он испытывал электробульдозер, которому заранее сулили быть списанным в утиль. Автор очерка с умилением говорит о том, что Бурганов, представьте себе, много потерял материально, согласившись на испытания. Ах! Это как раз представить себе не трудно. Мне бы хотелось представить, что движет им в его торопливой жизни — страсть, одержимость, как говорит Княжанский, холодный расчет на то, что все возместится, или простое, бездумное следование расхожему лозунгу: «Быть там, где труднее?»
Какие ценности копит он?
Или еще. Маша рассказывала о Шлендере, о том, что он привез в Москву огромную работу — «Атлас обморожений», труд почти двадцати лет, и собирался защищать диссертацию, но оказалось, что надо потратить еще год или два… А ему некогда было сдавать кандидатский минимум, писать реферат по своим же капитальным работам, некогда, да и не хотелось тратить на все это время; он оставил свою работу — она ведь была уже сделана и приносила пользу, уехал, а по ней защитили свои диссертации другие.
Это что?
Это очень просто. Шлендер тоже не дурак, он понимает — давшему зачтется, и о его бескорыстии в определенных кругах уже слагают легенды. Кто знает, не заработает ли он на нем больше, чем на любой диссертации?!»
Геннадий отложил ручку. Перечитал. Поморщился. Потом жирно зачеркнул последнюю страницу.
«…Днями еду в Магадан за новой машиной и попутно отгоню «Волгу» нашего главного инженера, он отправляет ее на материк. Разыщу Таньку, буду сидеть в уютном семейном кругу и говорить о любви, дружбе и товариществе.