Карл VII. Жизнь и политика

Контамин Филипп

Заслуга или талант Карла VII состояли в том, что он вернул себе, не только материальное, но и символическое наследие королевского дома Франции, и был признан его главой, и это несмотря на усилия двуединой монархии, которые были особенно заметны во времена Бедфорда, представить Генриха VI как имеющего два корня — английский и французский. Возможно, Бедфорд намеревался сплотить политические силы Франции вокруг своего племянника и изолировать "так называемого Дофина", но эта надежда вскоре развеялась.

В тот момент, когда смерть собиралась пригласить его вступить в свой великий танец (одна из иконографических тем того времени [852] ), знал ли Карл VII о значении своего успеха, который будут воспевать потомки? Это сомнительно, учитывая ситуацию сложившуюся в последние годы его жизни. Оставили ли его "экзистенциальные муки" [853] , касающиеся спасения его души и судьбы его королевства? Поражение его племянника и племянницы в Англии предвещало период большой неопределенности в отношениях двух стран. Сомнительно, что в момент своей смерти он разделял

надежду Шатлена о том, что однажды "вечный раздор" между двумя нациями прекратится, "французы и англичане должны прекратить убивать друг друга"; однажды Всевышний устанет от этого "и по божьей воле наступит мир" [854] . Король не осмелился нарушить унизительный для него Аррасский мир и скорее всего об этом жалел. Наверняка он беспокоился о том, как будет править его импульсивный и мстительный сын Людовик. Какую политику станет проводить герцогство Бретонское, чьи ресурсы были немалыми? [855] Ведь территориальные принцы преследовали не только свои собственные амбиции или амбиции своего дома, они могли в определенной степени рассчитывать на лояльность и даже на некоторую любовь своих подданных. В конце концов, они ведь сумели предложить контрмодель абсолютной монархии в момент ее становления. Другими словами, Карл VII не мог предвидеть крупный конфликт, который приведет к Войне Лиги общественного блага в 1465 году, но он знал по опыту, как трудно управлять своим королевством, несмотря на ауру, которая теперь окружала его персону, и как это требует постоянной бдительности, благоразумия и твердости от тех, кто проводит в жизнь его политику.

852

Delaruelle, Labande et Ourliac 1964, 765–769. Corvisier, 1998.

853

Фраза принадлежит Алену Жирардо, историку герцогства Барского.

854

Chastellain, VII, 130.

855

Kerherve 1987.

Карл VII не был ни святым, ни рыцарем (хотя его и посвятили в рыцари во время коронации), ни покровителем искусств, ни строителем, ни крестоносцем (за что мы были бы благодарны сегодня, но в то время его призывали быть таковым). Все это не помешало ему в итоге стать королем-победителем, королем-основателем, королем милосердия, единства и мира. Его старшему сыну предстояло сделать так, чтобы это наследие принесло свои плоды, но оно чуть не было полностью растрачено.

Приложения

Заметка о валюте и денежной экономике

"Две вещи необходимы для хорошей политии [хорошего управления] королевства, а именно, чтобы вместе с христианской верой господствовала справедливость и в изобилии были в ходу хорошие деньги". Так говорит Филипп де Мезьер в своем Сне старого пилигрима (1389) [856] . Следует признать, что идеал хороших и стабильных денег игнорировался в "королевстве Бурж" до 1436 года.

Денежная система королевства Франция была основана на том, что в принципе в обращении должны были находиться только желтые (золотые), белые (серебряные) или черные (медные) монеты, отчеканенные в королевских монетных дворах. Само собой разумеется, что на практике это было далеко не так и хорошие иностранные монеты использовались повсеместно, особенно купцами [857] . В любом случае, ценность монет зависела от доли содержащегося в них драгоценного металла.

856

Mezieres 2015, 1178.

857

В 1456 году из-за напряженных отношений с Филиппом Добрым Карл VII запретил Компьеню, Нуайону, Санлису и Бове, а также другим крупным городам королевства "использовать любые золотые или серебряные монеты, кроме тех, что чеканились в королевских монетных дворах". Отсюда и резкие протесты купцов, торговавших "на границах Пикардии" (Escouchy 1863–1864, II, 335).

Традиционно денежная система основывалась на различии между счетными деньгами и реальными деньгами бывшими в обращении в виде монет. Официальной и наиболее распространенной расчетной единицей, был так называемый турский ливр. Один турский ливр (т.л.) = 20 турским су (т.с.) = 240 турским денье (т.д.). Другой расчетной единицей был парижский ливр (п.л.) соотносившийся с турским по формуле 4 п.л. = 5 т.л. Введенный в 1360 году, франк, который тогда оценивался в один турский ливр, продолжал использоваться в качестве эталона и впоследствии, хотя его больше не чеканили и в документах XV века, когда упоминается франк, речь идет о турском ливре. Если цены на продукты питания в целом следовали за курсом монет, то этого нельзя было сказать о заработной плате, которая была гораздо менее подвижной и это означает, что девальвации в первую очередь влияли на покупательную

способность людей, живущих на заработок.

Король, не без консультации с финансовыми экспертами, должен был определить вес отчеканенных по его распоряжению монет, количество содержащегося в них драгоценного металла и их стоимость, выраженную в расчетных деньгах. Девальвация позволяла ему платить меньше того, что он был должен (облегчить бремя своих долгов), но это была лишь временная мера, поскольку падали и доходы.

В принципе, контракты должны были быть выражены в денежном эквиваленте. Однако, как только изменения в деньгах становились значительными и многочисленными, при заключении договоров часто стали ссылаться на реальные деньги, так, например, в 1423 году должник был должен своему кредитору не 25 т.с., а один экю (известный как крона), который в то время содержал 3,824 г чистого золота. Но традиционные или обычные ренты и цензы по-прежнему выражались в расчетных деньгах и поэтому любое увеличение стоимости расчетных денег за идентичный вес драгоценного металла было выгодно тому, кто должен был выплачивать ренту или ценз, и невыгодно его получателю. Должники выиграли от ослабления денежной массы, а кредиторы — от ее укрепления.

Денежная история царствования Карла VII неоднозначна. С 1417 по 1422 год ослабление монеты шло непрерывно: в Монпелье золотой экю в июне 1417 года стоил 26 т.с., в июне 1418 года — 28 т.с. 3 т.д., в июне 1419 года — 35 т.с., в июне 1420 года — 85 т.с., в июне 1421 года — 180 т.с., а в июне 1422 года — 500 т.с. Рекорд был достигнут в декабре 1422 года — 800 т.с. [858] . Затем произошел возврат к сильным деньгам. Однако до 1436 года все еще наблюдались значительные колебания курса, причем самая низкая точка этого второго периода (1422–1436) была достигнута в 1429 году (1 экю = 52 т.л. 10 т.с.). Третий период длится с 1436 года до конца царствования Карла VII (и далее): в 1436 году новый золотой экю весом 3,496 г стоил 25 т.с.; к 1456 году он потерял часть чистого золота (963/1.000) и вес (3,447 г) и кроме того стоил 27 т.с. 6 т.д.

858

Bompaire et Dumas 2.000, 647–648.

Денежная история "английской Франции" гораздо более стабильна. Золотая монета (салюдоры и ангельдоры) имела тот же официальный курс, который был установлен в 1421 году регентом Генрихом V от имени своего тестя Карла VI. В 1423 году золотой салюдор весом 3,884 г стоил 25 т.с. Это было признаком оздоровления государственных финансов, особенно благодаря более эффективному налогообложению.

Другая проблема заключается в том, в какой степени экономика и общество были обеспечены монетой в то время, и какова была покупательная способность как реальных, так и счетных денег в товарах и услугах, в зависимости от ситуации. В то время наемный труд существовал как в городе, так и в деревне (рабочие на фермах, домашняя прислуга, подмастерья и ученики, поденщики), хотя он и не был столь значимым, как это стало происходить с XIX века. Тем не менее, основной тенденцией было жить как можно более самодостаточно (производство основных продуктов питания, оплата в натуральной форме, не считая бартерных обменов). Но даже "пахари", если говорить только о них самих, должны были продавать часть своей продукции, иначе как бы они оплачивали ценз, сеньориальные и королевские налоги, судебные штрафы, габель, специи (для приправы пищи), предметы ремесленного производства (одежду, обувь) и инструменты, которые они сами не могли сделать?

Дневник Парижского буржуа пестрит заметками о колебаниях цен на продукты питания, выраженных в денежном или реальном эквиваленте, в соответствии с неумолимым законом спроса и предложения, едва сдерживаемым различными благотворительными инициативами. Знакомство с этим исключительно полезным для историка источником показывает, что, несмотря на постоянную неопределенность, жизнь маленьких людей была более или менее сносной, имела свои радости и печали с чередованием, хотя и неравномерным, моментов отдыха и тяжелого труда, в поле, мастерской или лавке, когда Небеса благоприятствовали и война отступала.

Хронология

Архивист-палеограф, республиканец по своим убеждениям, Огюст Валле де Виривилль (1815–1868) для подготовки своей трехтомной Истории Карла VII и его эпохи (1862–1865), собрал данные о маршрутах передвижения короля, досье о карьере сотен крупных и мелких деятелей и подготовил очень обширную статистику. Маршрут, досье и статистика ныне хранятся в рукописных фондах Национальной библиотеки Франции и по-прежнему являются не только полезными, но и очень ценными материалами [859] . Для того, чтобы отдать должное третьей части его исследования, здесь приведены несколько ключевых дат, каждая из которых представляет собой веху в богатой событиями истории царствования Карла VII.

859

BnF, n.a.fr. 1482–1488.