Карл VII. Жизнь и политика

Контамин Филипп

В редких случаях отношения с королевской властью становились гораздо более жестокими. Здесь возникает проблема народных восстаний против государственных поборов, которые были частыми в XIV веке, особенно в нескольких городах королевства в конце царствования Карла V и в первые два-три года царствования Карла VI. После этого все более или менее успокоилось, хотя есть свидетельства проявления недовольства, особенно в Париже. Однако во времена Карла VII такие восстания, похоже, были явлением исключительным. Известен только один случай — восстание в Лионе, с апреля по июнь 1436 года. Это можно объяснить разочарованием жителей, поскольку после Аррасского мира 1435 года, была сохранена не только талья, (прямой налог), но габель, а в феврале 1436 года король с согласия Штатов ввел налог с продажи и покупки товаров, о котором в течение пятнадцати лет никто не слышал. На этот раз пострадали все, даже те, кто жил исключительно своим трудом. Введение нового налога вызвало недовольство среди торговцев, мясников, кожевников, цирюльников, кузнецов, и т. д. Проводились общие собрания, на которых жестоким нападкам подвергались королевские чиновники, включая сенешаля Лиона, Теодоро ди Вальперга, иностранца, имевшего репутацию жестокого и надменного человека. Обвиняли и богачей, поскольку те не желали платить свою справедливую долю налогов. В какой-то момент планировалось отправить к королю делегацию из пяти представителей торговых гильдий, чтобы они выступили в защиту Лиона. Но посольство,

возможно, в целях экономии средств, было отменено, а к королю было решено отправить известного чиновника Симона Шарля. Последний, бывший президентом Счетной палаты (в Бурже) в 1429 году и впоследствии выступавший в качестве свидетеля на реабилитационном процессе Жанны д'Арк, остановился в Лионе в апреле 1436 года по пути в Базель, где он должен был участвовать в работе церковного Собора. Симон Шарль сочувствовал лионцам и принял эту деликатную миссию. Через несколько недель он вернулся с плохими новостями: король категорически отказался упразднить габель, о которой в основном и шла речь. В городе вспыхнул бунт. Дома знатных людей на правом, "королевском" берегу Саоны были разграблены бунтовщиками с левого, "имперского" берега. Бурные собрания проходили в монастыре Кордельеров, рядом с церковью Сен-Низье (Святого Никиты). Была атакована резиденция королевской власти, дворец Роан, располагавшийся рядом с собором Святого Иоанна. Консулы были ошеломлены и не знали что делать. Но некий Жан де Кондеисси, опасавшийся резни, как это было в Париже, сумел направить гнев толпы в нужное русло, ведь речь уже шла не об отмене габели, а лишь о том, чтобы наказать неплательщиков налогов, которых называли нуворишами. Когда бунт утих, было решено просить у короля помилования. Но теперь король был на пике своей власти и прибыв из Оверни, около 20 декабря, вошел в город главе своей армии. Через месяц он уехал. Как он был принят лионцами нам неизвестно. Можно лишь предположить, что он не рискнул посетить районы, где проживал рабочий класс. Зачинщики бунта были заключены в тюрьму, было вынесено три или четыре смертных приговора, и около 120 лионцев были изгнаны из города. Порядок был восстановлен, и больше не возникало вопроса, как это было в предыдущие годы, об особом отношении короля к Лиону. Примечательно, что даже в разгар бунта власть Карла VII не была радикально подорвана и народ, кажется, продолжал ему доверять, направляя свою ненависть и гнев на королевских чиновников и тех лионцев, которые, как Ролин из Макона, поддерживали их действия или слишком легко с ними соглашались [812] .

812

Fedou 1958.

Какова бы ни была их важность, фискальные проблемы были не единственными. Подданные Карла VII требовали не только максимально низких и справедливых налогов в соответствии с налоговыми возможностями каждого человека. В зависимости от обстоятельств, они также хотели принятия конкретных мер по либерализации торговли, приводили доводы в пользу протекционизма, когда речь шла о защите местных производителей от конкурентов и лучшему обеспечению населения продовольствием. Стабильные, хоть и не обязательно сильные деньги, также были постоянным требованием как купцов, так и земельных рантье, поскольку выплаты, причитающиеся последним, традиционно выражались в расчетных деньгах. С этой точки зрения, после катастрофического начала (золотой экю, который в марте 1419 года по закону стоил 30 турских су, в январе 1422 года вырос до 14 турских ливров, или 280 су), а затем взлетов и падений между 1422 и 1436 годами (в течение этого 14-летнего периода расчетные деньги достигли своего низшего уровня именно в июне 1429 года), с 1436 года наметился возврат к сильным деньгам, сопровождавшийся незначительными девальвациями [813] .

813

Supra, p. 481–482.

Карл VII регулярно занимался вопросами экономики, подтверждал уставы тех или иных торговых гильдий (от булочников Дюн-ле-Руа до булочников Ле-Пюи и Бордо, от суконщиков Руана и Сен-Ло до сапожников Понтуаза), поощрял развитие речной торговли (в частности по реке Эр), гарантировал законность деятельность ассоциации "купцов, торгующих вдоль реки Луара", временно освобождал от налогов иностранных купцов, поселившихся в королевстве, и, прежде всего, воссоздавал и учреждал новые ярмарки. Так относительно ярмарки Lendit 15 апреля 1444 года был издан специальный королевский акт напоминавший о ее важности, и что когда-то ее "посещали купцы из всех регионов и стран". Восстановление этой ярмарки было бы "очень выгодно для короля, его городов Парижа и Сен-Дени, окружающих земель и вообще для всего королевства". Но тогда еще оставалась опасность английских набегов из Нормандии. "А поскольку павильоны, предназначенные для размещения купцов, которые приедут туда со своими товарами, полностью разрушены и лежат в руинах", король, одновременно с решением о временном освобождении от налогов на аренду этих павильонов, разрешил проводить ярмарку внутри стен города Сен-Дени.

О том, что Карл VII, интересовался вопросами экономики, особенно если они имели политические последствия, можно судить по меморандуму о ситуации в Бордо, написанному для него Регно Жераром из Ла-Рошели, которому король неоднократно поручал различные миссии, включая доставку из Шотландии первой жены Дофина Людовика. В этом меморандуме, датируемом, вероятно, 1453–1454 годами, внимание Карла VII было обращено на то, что если город сохранит верность и откажется от своих англофильских настроений, то его можно будет поощрить возобновлением торговли с Англией, которая могла экспортировать шерсть и тонкие сукна, свинец, олово и уголь, но, прежде всего, импортировать за большие деньги знаменитые гасконские вина. Это ежегодно приносило бы в казну до 100.000 золотых ноблей (200.000 экю): "И стало бы большой выгодой для короля и его королевства" [814] . Этот меморандум является проявлением возрождения интереса французов середины XV века к экономическим вопросам. Хотя он стал более выраженным только в последствии, достаточно вспомнить конфликты из-за Лионских ярмарок, в начале царствования Карла VIII, которые привели к нескольким делам, в которых каждая из тяжущихся сторон представила свои аргументы и ожидала королевского решения. В 1941 году был опубликован обширный и очень эрудированный труд, посвященный экономической политике Людовика XI [815] , но даже если работа на эту тему, относящаяся к царствованию его отца, могла бы выглядеть не более чем брошюрой, факт остается фактом - именно тогда начался прогресс французской экономики, символом которой стал Жак Кёр.

814

Bochaca 2011.

815

Gandilhon 1941.

Но о том, чтобы Карл VII делал в экономику королевства какие-либо инвестиции, для содействия ее восстановлению, не было и речи. Прежде всего, от короля ожидалось, что он будет принимать для общего блага исключительно административные меры, а частные инициативы оставит на волю случая. Исключением

были крупные субсидии, предоставленные королем производителям доспехов и оружия, особенно итальянцам, которые с 1449 года обосновались в Туре и Бурже. К моменту его смерти, похоже, что в конкурентной борьбе победил первый из этих двух городов, и таким образом Тур не только стал "главным рынком импортных доспехов" из Ломбардии, но и располагал целым "промышленным комплексом" с многочисленными мастерскими, кузницами и фабриками. В 1462 году итальянец Бальзарини да Треццо, который некоторое время вел дела с Жаком Кёром, сотрудничал с 22-я компаньона, большинство из которых были французами [816] . У королевской власти середины XV века не было иного выбора, кроме как взять на себя управление этим важным городом.

816

Chevalier 1972, 239–241.

Французское королевство середины XV века не было образцом благосостояния, предпринимательства и образования, разве что в гомеопатических дозах, с целью укрепления своего доброго имени. Карлу VII, как благосклонному покровителю или даже отцу народа, подобало раздавать милостыню, чутко реагировать на нужды купечества, следить за надлежащим функционированием университетов и позволять духовенству выполнять свою задачу. Давайте еще раз обратимся к Анри Боде: "Куда бы король не отправлялся, с ним рядом всегда находился Великий раздатчик милостыни [817] , по распоряжению которого портные и сапожники снабжали одеждой и обувью всех бедняков [818] . Он же раздавал деньги бедным девушкам на замужество, на ремонт больниц и церквей, а также на обеспечение их необходимой утварью" [819] .

817

La Selle 1995, 298–301, в царствование Карла VII Великим раздатчиком милостыни с 1418 по 1442 год был Этьен де Монморе, его сменил Жан д'Осси (епископ-герцог Лангра), который после смерти Жерара Маше стал также и духовником короля.

818

Не стоит забывать, что в Средние века торговля подержанными товарами были одним из основных видов коммерческой деятельности.

819

Chartier 1858, III, 130–131 и 148 (ремонт колокольни Сент-Шапель в Париже).

Жан Жувенель дез Юрсен, родившийся в 1388 году в процветающей семье, юрист по образованию, с 1433 года стал епископом-графом Бове и пэром Франции, после того как в 1418–1432 годах занимал должность королевского адвоката в Парламенте Пуатье. Этот консервативный церковник и преданный королю человек, обладал высоким уровнем культуры и реальным опытом управления. В 1433 году, ассамблея Генеральных Штатов должна была состояться в Блуа, чтобы одобрить предоставление королю очередной субсидии и "рассмотреть очень жалкое и плачевное состояние этого королевства, которое, как известно, разрушено и обезлюдело из-за отсутствия порядка и надлежащего управления". Воспользовавшись случаем, епископ Бове написал послание, которое в итоге по неизвестной причине так и не было отправлено. В нем содержится не только мрачный диагноз духовного и мирского состояния королевства, но также и предписание, адресованное каждому из трех сословий. По мнению Жана Жувенеля, первой обязанностью всего политического тела государства, является почтение к королю, душе и "отцу всего общества, господину и повелителю всех людей и благ", поскольку все в этом королевстве связано с ним верой и почтением, и поэтому ему следует оказывать "помощь и поддержку". Что касается клириков, то их первейшая обязанность — молиться "за благополучие этого королевства", ибо оно "подобно истерзанному ветром кораблю в бурном море". Но одних молитв недостаточно и клирики обязаны предоставлять королю деньги, как своего рода безвозмездный подарок. Ведь, вопреки тому, что говорят, у многих из них все еще есть значительные ресурсы. Со своей стороны "принцы, герцоги, графы, дворяне, рыцарям и оруженосцы" должны, поскольку это является их "предназначением", посвящать себя "делу короля и общественному благу". Не все дворяне разорены, есть и такие, кто имеет достаточный доход, чтобы жить, ничего не требуя у короля или его подданных. Короче говоря, от дворян ожидалась военная служба за свой счет, поскольку на карту была поставлена их честь и "восстановление королевства Франции", и это принесло бы им спасение души и "великую славу в этом мире". При этом тех, у кого ничего нет следует "поддерживать" в жизнеспособном состоянии. Но и жители добрых городов, имеющие различные привилегии, должны помогать королю ничего не жалея.

Что могло произойти, в долгосрочной перспективе, в случае выполнения этой требовательной программы? Не без сопротивления, но города соглашались платить. Церковь далеко не всегда отказывала в финансовой помощи, и прежде всего она вносила большой вклад, словом и делом побуждая народ к беспрекословному повиновению королю. Что касается дворянства, то оно долгое время пыталось увильнуть от выполнения своего долга, поэтому приходилось обращаться к иностранцам и небольшим трудно контролируемым отрядам воинов, более или менее состоящим из дворянства, но действующих как вольные подрядчики. Традиционный "призыв" дворян и других держателей фьефов в армию претерпел если не полный, то, по крайней значительный упадок, пока не был возрожден в 1448–1449 годах. Добрые города, с некоторыми оговорками, в зависимости от политической и военной ситуации, не препятствовали укреплению королевской власти. Самым большим внутренним препятствием, которое должен был преодолеть Карл VII, было сопротивление великих феодальных домов, которые стремились проводить свою собственную политику.

Сельские жители (самые многочисленные, если не самые облагаемые налогами) вовсе не стремились бунтовать против королевской власти. Единственное задокументированное восстание нормандских крестьян произошло в 1434–35 годах, но оно, явно, было направлено против английских оккупантов (Карла VII можно винить только в том, что он не поддержал этих скромных людей). Трудно сказать, как в целом крестьянство относилось к Карлу VII, и поскольку установление мира было их главной заботой, упрек, который они могли бы предъявить королю и его чиновникам, заключался в том, что королевская власть все еще этого не добилась, и не могла контролировать солдат, якобы находившихся на ее службе. Тем не менее, король счел нужным создать ополчение вольных стрелков, что, в принципе, означало, что каждые 80 очагов (то есть около 400 человек, что являлось густонаселенным приходом) должны были выставить и частично экипировать обученного и мотивированного бойца, который, гордился бы служением королю и ненавидел английских захватчиков. Вольные стрелки довольно эффективно показали себя, во время отвоевания Нормандии в 1449–1450 годах и во время второй кампании в Гиени в 1453 году. Но вряд ли в этом случае можно говорить о создании "национальной" пехоты.

Чего же ожидали от короля его подданные? Во-первых, установление мира, который постепенно улучшит их положение. Но какой ценой, на какой основе и какими средствами, им было неясно. Во-вторых, чтобы его фискальные требования были обоснованными, умеренными и справедливо распределенными. В-третьих, сильной и стабильной монеты, выраженной в расчетных деньгах, поскольку это была очевидная королевская обязанность. В-четвертых, здравого и не затянутого правосудия, осуществляемого ответственными судьями, как в уголовных, так и в гражданских делах,. В-пятых, предоставления или подтверждения различных милостей и привилегий. Короче, в представлении подданных королевская власть должна была быть сильной, справедливой и внимательная как к конкретным, так и к общим проблемам.