Карл VII. Жизнь и политика
Шрифт:
В любом случае, это не главное. Важно то, что это большой реалистичный портрет, написанный по оригинальной геометрической формуле, которую Жан Клуэ позже использовал для своего портрета Франциска I, не содержит никаких атрибутов королевских власти, ни брошей, ни ожерелий, ни перстней на пальцах, только цвета, любимые Карлом VII (белый шторы, красные жакет и бахрома в верху картины, зеленый фон). Король показан как весьма простой человек, а гордая надпись вверху портрета заметно контрастирует с унылой внешностью персонажа. Можно было бы удовлетвориться только словами "Карл VII, король Франции". Но, возможно, необходимо было показать, что этот человек, лишенный какого-либо природного сияния, с невыразительным взглядом, мешками под глазами, длинным носом, искусственно увеличенным телосложением, был в то же время "победоноснейшим королем", благодаря чудесному повороту колеса Фортуны, которое, по мнению теологов того времени, носило имя Божественного провидения [826] .
826
Считается, что на расписной балке в так называемом Доме рыцарей в Пон-Сен-Эспри, среди прочих фигур и гербов изображен и Карл VII, идентифицируемый по черному цвету шляпы (из собольей?), которую можно сравнить с большой шляпой, тоже черной, которую король надел при въезде в Тулузу в 1442 году (Girard 2001, 97).
Сохранилась также статуя Карла VII на его гробнице в Сен-Дени. Считается, что эта статуя и гробница, частью которой является и статуя Марии Анжуйской, выполненная Мишелем Коломбом и его подмастерьями по заказу королевы, была завершена примерно в 1465 году. Рассказывали, что Мишель Коломб использовал посмертную маску короля и манекен, изготовленный
827
Обе статуи сейчас установлены в одной из погребальных капелл базилики Сен-Дени. Хорошая фотография этих статуй представлена в Azincourt 2015, 183.
Словесные портреты короля
Существует три описания внешности короля, но все они довольно краткие. Первое из них принадлежит Тома Базену, интересное еще и тем, что, как пишет автор во вступлении к своей Истории Карла VII, он часто видел короля и имел с ним много бесед в течение последних десяти лет его царствования: "Король Карл был среднего роста, с приветливым лицом, довольно изящный, его плечи были такими, какими они должны быть, но его ноги были тонкими. В длинном платье его вид был почти элегантным, но когда он был в коротком платье, что чаще всего и было, используя зеленую ткань, худоба его бедер и ног, опухших в коленях и как бы скрюченных, придавала ему несколько деформированный вид" [828] . Короче говоря, король не был атлетически сложен, а его походка была довольно неуклюжей, хотя он не имел никаких телесных дефектов. По словам бургундского хрониста Жоржа Шатлена, которому, хоть и реже, но также довелось видеть Карла VII, он "не был одним из самых выдающихся людей, так как был очень худ, тщедушен и имел весьма странную походку". Далее автор добавляет, что король был бледен, но "достаточно красив" [приятен наружностью], умел "красиво и очень учтиво изъясняться" и к тому же обладал "величественной осанкой" [829] . Пьер де Фенин писал, что король был "прекрасным государем и хорошим собеседником для всех людей" [830] , что очень лестно, но если принять во внимание, что этот хронист умер в 1433 году, то получается, что он имеет в виду 30-летнего Карла VII. Примерно в это же время жители Шалона написали жителям Реймса, чтобы убедить их повиноваться Карлу, что у него прекрасная осанка. Вполне вероятно, что Анри Боде, который в молодые годы был сторонником Дофина Людовика, также имел возможность лично встретиться с Карлом VII, например, во время Прагерии. Поэтому его оценка может быть прямым свидетельством: король "был человеком прекрасного телосложения, довольно упитан, с сангвиническим цветом лица, характером скромным, мягким, любезным, добродушным, щедрым но не расточительным" [831] .
828
Basin 1933–1944, II, 278–281.
829
Chastellain, II, 178.
830
Fenin 1837, 195.
831
Chastellain, III, 128.
Оценка царствования Карла VII его современниками
В этом плане заслуживают внимания оценки двух авторов, поскольку они довольно далеко продвинулись в понимании значения царствования. Первый автор, это Жорж Шатлен, для которого король был "непостоянным" человеком, что привело к множеству неудачных перемен во властных кругах и появлению "лиг" и "банд" в его окружении. Хронист пишет: "Из всех пороков, при дворе наиболее распространенными были три: непостоянство, недоверие и зависть" [832] . В не столь далеком прошлом, когда была популярна характерология, такое мнение называли бы вторично-пассивно-эмоциональным. Вторая оценка дана Антуаном де Ла Салем в трактате Древние турниры и ратные подвиги (Des anciens tournois et fais d'armes), который он посвятил в 1459 году Жаку де Люксембург-Линьи, сеньору де Ришбуру, будущему рыцарю Ордена Золотого руна, а позже, после перехода на службу к французскому королю, кавалеру Ордена Святого Михаила. Ссылаясь на Книгу воинской дисциплины (Livre de discipline de chevalerie) Флавия Вегеция, автор напоминает, что долг любого капитана — заставить солдат себе подчиняться и наказывать непокорных: "И всякий, кто поступит иначе, нанесет ущерб не только своей чести но и жизни, потому что из-за отсутствия подчинения и невозможности наказать осмелившихся не повиноваться, власть короля Карла VII в его королевстве оказалась в великой опасности, и только Бог по Своей благой милости помог ему" [833] . Эти слова относятся как к тому, что будучи Дофином, Карл восстал против своего отца, так и к его чрезмерной снисходительности к виновным в серьезных проступках. Долгое время он был не в том положении, чтобы ему беспрекословно подчинялись или безропотно принимали наказания. И когда, наконец, он уже мог наказывать провинившихся, он делал это, с большой осторожностью и почти всегда щадил жизни виновных. Он намеренно выставлял себя королем милосердия. Подтверждение этому можно найти в хартии, в которой он простил жителей Эврё, не без оснований, обвиненных в том, что они плохо отзывались о нем и дурно поступали: "Учитывая, что сострадание и милосердие являются неотъемлемой частью королевского величия и достоинства, мы предпочитаем милость сострадания и сладость милосердия строгости закона, следуя примеру своих предшественников, которые всегда проявляли свою великую доброту и сострадание" [834] . Это похоже на верность неизменным традициям, хотя, возможно, является и чертой характера: "И по своей природе наш господин, то есть король Карл VII, был милосердным, опасаясь и избегая пролития человеческой крови, всеми своими силами охраняя и поддерживая тружеников, что является проявлением добродетели, благотворной и полезной для всех", что следует понимать как искреннее внимание даже к простым людям.
832
Chastellain, II, 178.
833
La Marche 1872, 199–200.
834
Plaisse 1978, 139–140.
Царствование Карла VII предоставило современникам возможность вволю порассуждать на темы политики, морали и даже теологии. Так, Жорж Шатлен в своем "увещевании в утешение", написанном в 1463–1465 годах и адресованном Маргарите Анжуйской, жене несчастного Генриха VI, только что свергнутого Эдуардом IV, пишет: "Если вы хотите увидеть более убедительный пример, обратите свой взор на славного короля Карла, вашего дядю, который долгое время был в сильном стеснении из-за двух преследующих его врагов [835] , отброшенный почти до последних границ своего королевства, терпящий бедствия со всех сторон и окруженный всевозможными несчастьями, горькими известиями и невосполнимыми потерями, воюющий против поработителей своего народа, отторгнутый от своих городов и доведенный до нищеты и обездоленности, он был вынужден видеть, как Ваш муж [Генрих VI], царствует, признается королем в Париже и в некоторой части Франции. Как же повел себя король Карл, чей плач я слышал? Что же он сделал в своих жестоких невзгодах, когда весь христианский мир ему сочувствовал? Разве он не преодолел все благодаря упорству и упорному труду? Разве он своим мужеством и усердием, не повернул колесо Фортуны в свою пользу? И с тех пор от унизительной и позорной бедности он пришел ко всей полноте благ, из окруженных врагами владений он отвоевал все королевство, от бесчестья
835
Англичане и бургундцы.
836
Chastellain, VII, 118–119.
Другим бургундским мыслителем был Гийом Филластр, который в 1468 году, будучи епископом Турне, по просьбе Карла Смелого составил обширную Книгу Ордена Золотого руна (Livre de la Toison d'or), канцлером которого он был. В своем труде он описывает Карла VII как "удачливого", в том смысле, что он поначалу испытав неудачи добился полного успеха. В короле процветали две добродетели: сила и великодушие. На первом этапе своего царствования ему пришлось "уехать за Луару" и "долгое время жить там в бедности и великих страданиях". "Все королевство Французское к северу от Луары, то есть Иль-де-Франс, Нормандия, Мэн, Перш, герцогство Алансонское, Валуа, Фландрия, Артуа, Вермандуа, Шампань, герцогство Барское, Бургундия, Осерруа, Маконне, вся Гиень вплоть до Пуату, и даже Бретань, приняли Генриха, малолетнего сына Генриха, короля Англии, как короля Франции коронованного в Нотр-Дам де Пари в 1430 году [на самом деле в 1431]". Хуже того, в какой-то момент англичане вознамерились подчинить себе то, что у Карла VII осталось: "часть Анжу, Турень, Берри, часть Пуату, Бурбоне, Овернь и Лангедок. И чтобы пробиться на юг, они осадили Орлеан". Но король терпеливо переносил все эти испытания, показывая тем самым, что он не только "мужественен", но и "мудр". В течение семи лет после смерти своего отца "он много размышлял о том, стоит ли ему отвоевывать свое королевство, что, по мнению многих, было делом таким трудным, что считалось невозможным", ведь его враги не желали оставить ему ни пяди земли. И именно тогда, "по велению своего благородного сердца", "Карл Удачливый", снова пересек реки Луару и Сену, завоевал города Труа, Шалон и Реймс, где был коронован королем Франции, вторгся в Иль-де-Франс и предстал перед стенами Парижа. Карл VII и герцог Бедфорд, "взявший на себя регентство Франции из-за малолетства Генриха, считавшегося королем Франции и Англии", встретились лицом к лицу на поле боя, но сражение [при Монтепилуа] не состоялось. Затем, благодаря "благоразумию" великодушного принца [Филиппа Доброго], наступил "очень счастливый день в Аррасе", когда при посредничестве Папы Евгения и его легата, кардинала Святого Креста и кардинала Кипрского, легата "Святого Собора, который тогда проходил в Базеле", состоялся "мир и воссоединение" между королем и герцогом Бургундским и Брабантским. Однако Карл на этом не остановился, "он не отдыхал, не наслаждался удовольствиями и лакомствами, но с мечом в руке мужественно взялся вернуть себе королевство, которое узурпировали его враги". Так он "мечом взял город Мо". Как только Иль-де-Франс был покорен, он вторгся в Нормандию, которая была полностью отвоевана при его личном участии. Затем настал черед Мэна, Перша и герцогства Алансонского. После этого он перешел Луару, "пересек Пуату, перешел Жиронду и другие реки", и "войдя в герцогство Гиень, завоевал Бордо, Байонну и вообще все города, крепости и замки, занятые его врагами в Гиени, Борделе, Гаскони и Пуату". В день его смерти враги "не владели ни единым клочком земли, принадлежащим к домену его короны, ни во всем его королевстве", за исключением Гина, Кале и Ама, "которые не составляют и четырех лье земли его королевства". Такого успеха не имел никто со времен Карла Великого.
Но на этом деяния короля не закончились: "После этих великих и славных побед он реформировал правосудие во всем своем королевстве", приведя его "в такой порядок, что ни один человек на своей памяти не видел его столь четко восстановленным". Затем, в 1461 году, Бог призвал его к себе, чтобы сменить "его земной венец на небесный". Теперь он восседает на троне в Царствии Божьем вместе со своими предшественниками "Святым Карлом Великим и Святым Людовиком" [837] . Можно лишь поразиться антологии и агиографии этого сочинения, призванного служить образцом для Карла, нового герцога Бургундского. По мнению автора Карл VII вовсе не был пассивным королем, а все его победы стали результатом его личных усилий. Здесь можно говорить о зарождении "национальной французской легенды", хотя сочинение предназначалось для герцога Бургундского.
837
Fillastre 2003, 260–267.
Еще более примечателен один отрывок из Хроники Шатлена, в котором автор, поведав о кончине короля, позволил себе поразмышлять о прозвище, которое подошло бы ему больше всего, поскольку, по его словам, все короли Франции имели таковое, "из-за схожести их имен". Чтобы обосновать свои размышления, хронист исследовал все обстоятельства жизни короля, его моральные принципы, его характер и личность. Он собрал все, что слышал по этому поводу.
Некоторые предлагали называть его "Завоевателем", поскольку он "завоевал свое потерянное наследство и вырвал свое королевство из рук своих врагов с помощью оружия". Несомненно это так, но разве любое завоевание не подразумевает долю тирании, разве завоевание не означает расширение своих владений силой, то есть насильственным и несправедливым способом? Но этого "благородного короля" ни в коем случае нельзя заподозрить в тирании, поскольку он "не переходил границ своего королевства и ни позарился ни на пядь не принадлежавшей ему земли".
Но тогда почему бы и не "Восстановитель"? Конечно это было бы справедливо, но этот термин недостаточен, он не включает в себя другие "благодати и добродетели", которые принадлежат ему по праву.
"Карл десница Божья"? Да, но Бог обычно вмешивается в дела людские створяя чудо, достаточно вспомнить примеры Иисуса Навина и Гедеона. В случае же Карла VII, только "доблестный труд, усердие, сила воли и благородное сердце" привели его к победе и благоденствию, "без каких-либо чудес" [838] .
838
Таким образом то, что можно назвать чудом Жанны д'Арк, хоть и неявно, но исключается.
Некоторые предлагают называть его "Пользовавшимся преданностью", что является правдой ведь ранее королям "никогда не служили так преданно и верно", но при всем том, было бы неприлично "приписывать слугам" "результат трудов самого короля".
Прозвище "Могущественный", характеризовавшее и Карла Великого, можно было бы принять, поскольку "могущественный, означает грозный для врагов о чем будут помнить", но это было бы излишним упрощением.
Затем Шатлен ссылаясь на мнение приближенных, тех, кто каждый день видел короля, говорит, что прозвище "Прилежный" не должно быть отброшено, поскольку оно отражает его "продуктивность в использовании отведенного ему времени", но только одна эта добродетель "не может украсить […] такого великого человека". Наконец, автор предлагает, со всей ожидаемой скромностью, присвоить королю прозвище "Добродетельный", поскольку это понятие отражает "два периода его жизни - невезение и процветание". Познавший бедность, прошедший через скорби и мучения, Карл как библейский Иов, своим безмерным терпением побудил Бога сжалиться над ним и в конце концов благодаря своим добродетелям одержал победу над судьбой-злодейкой. Добившись процветания, он старался править с умеренностью, чтобы снова все не потерять. После славного отвоевания своего королевства он укрепил его восстановив "порядок и правосудие", основанные на четырех основных столпа добродетели: благоразумии, силы, справедливости и умеренности. Прекратив раздоры он насадил покорность и почтение. Он приближал к себе способных, "привечал доблестных, награждал отважных и из всех сословий, извлекая для себя выгоду". Он побуждал людей к труду. Он терпеливо выслушивал жалобы. Он знал всех своих служащих, помнил все важные дела и лично проверял счета. У него "было мало времени для безделия, мало бесплодных часов, но много участия в общественных делах". Короче говоря, он старался быть хорошим королем. "Все было подчинено здравому смыслу и ничего не делалось без обсуждения в Совете". Конечно, он не был лишен пороков, но эти пороки меркли в блеске его добродетелей. Поэтому эпитет "Добродетельный" стал бы правильным для обозначения этого короля, который когда-то "был беднейшим из людей и самым ничтожным из государей". Именно добродетель позволила ему восстановить, укрепить и возвеличить свое королевство и именно добродетель была "целью и венцом его желаний" [839] .
839
Chastellain 1991, 315–322.