Карта Саммона са Роха

Голышков Андрей

– - Ну в-всё, Глар, бывай, -- обернулся.
– - Дочурке привет.

– - Угу, -- не отрываясь от ритуала раскуривания трубки, промычал здоровяк.
– - Заходи.

***

Когда все ушли и грязный лохматый бородач, которого все звали Хычем Ревенурком, остался один, Раву и Табо наконец решились покинуть своё укрытие.

Лохмач сидел в противоположном углу комнаты, приблизительно в трёх тонло от ларей с углём, за которыми прятались пееро. Помещение было большим, а входная дверь скрывалась за углом, и пееро не могли видеть, закрыта она сейчас или нет. Был ещё один выход --

двустворчатые наклонные дверцы, открывавшиеся для засыпки угля в лари, но то, что их откроют среди ночи, не пришло в голову даже далёким от технической мысли пееро. Ларей, за которыми они прятались, было много -- шесть или семь. Так что вероятность, что их заметят, сводилась к нулю. В дальних угля было много -- с горкой, в тех, что ближе к середине комнаты, -- меньше.

"Будем выбираться, -- безапелляционно сообщил Раву.
– - А того, что мы уже услышали, с лихвой хватит, чтобы Лохмач снял шкурки с нас живых", -- поделился он с другом мрачными соображениями.

"Увы, это так", -- Табо сглотнул слюну.

Хыч пододвинул к себе поднос, отпил из чашки, взял булочку.

"Пухнозад, пригляди за Лохмачом, а я покуда взгляну, открыта ли дверь".

"Сам гляди, хвостопыра!" -- обиделся Табо, которого терзала показавшаяся ему шокирующей фраза про шкурки.

"Пригляди, говорю".
– - Не дожидаясь ответа, Раву вскочил на ларь с углём, прошёлся по бортику и готов был перескочить на край соседнего ларя, как Лохмач резко встал и начал поворачивать голову. Раву не растерялся и, перемахнув через борт, прыгнул в следующий ларь, крайний и последний на пути к выходу...

Дальнейшие события развивались с молниеносной быстротой.

Внутри ларя, среди гор угля, лежал мальчишка весь в чёрном, с чёрными же от антрацита лицом и ладонями. Раву столкнулся с ним нос к носу и, наверное, только поэтому смог разглядеть его. Он смекнул, что "чумазый" занимается тем же, что и они с Табу, а именно -- шпионит за Лохмачём, и, соответственно, ему столь же невыгодно быть раскрытым, как и им. Но, как сразу и выяснилось, это было уже совсем не важно.

– - Вот же твари зубастые! Травишь их, травишь, а им ни конца ни краю! Когда же вы передохнете, Хорбутовы дети! Никогда, слышите, никогда в доме Хыча Ревенурка не будет ни одной крысы!

Раву вжался в стенку и, дрожа всем телом, слушал топот приближавшихся шагов.

Мальчишка же преспокойно опустил чёрные веки и удивительнейшим образом слился с угольной кучей.

Раву прямо-таки обалдел от такой наглости. Он не знал, что ему теперь делать. Лохмача он не видел -- высокий борт скрывал большую часть комнаты, и пееро не знал, идёт ли тот именно к их ларю или же направляется к какому-то другому. Он лишь слышал сопение и шаркающие шаги и лихорадочно соображал, как ему поступить: сидеть смирно в надежде, что Лохмач до него не долезет, или же не испытывать судьбу и рвать когти, пока тот ещё далеко.

"Беги, хвостопыра!" -- отчаянный мысленный окрик Табо был наполнен таким ужасом, что Раву, не раздумывая более, кинулся наутёк. Повинуясь какому-то непонятному чувству, он скакнул не на ближний, а на дальний от Лохмача бортик, и это спасло его. Что-то большое и тёмное обрушилось на то место, где он только что сидел.

– - Ах ты!
– - выругался Лохмач, потрясая тигельным ухватом.

Мальчишка вскрикнул и открыл глаза.

Два прыжка -- и Раву был уже на полу, в узкой щели между двух ларей. Не осознавая толком, что делает, он понёсся к двери, уповая лишь на то, что та не закрыта на замок.

"Табо?!"

"Бегу!"

Если бы на затылке у пееро были глаза, то они обязательно увидели бы, как чумазый малец, только что получивший удар по рёбрам, вскочил, осыпаясь угольной пылью, а в руке его хищно блеснуло что-то походившее на длинный корабельный гвоздь-костылёк.

Лохмач попытался ударить его ещё раз, но тот увернулся и, ловко вскочив на бортик, ударом ноги выбил ухват из его рук.

Несколько перекрёстных взмахов -- и заслонившийся рукой Лохмач взревел раненым зверем. А мальчишка, не

будь дурак, швырнул ему в лицо жмень угольной пыли и, перемахнув через бортик соседнего ларя, рванул к выходу.

Глава 9 . Цеп и

Н. Д. Конец зимы. 1165 год от рождения пророка Аравы

Зарокийская Империя. о. Ногиол. Таррат

В глубине зала послышались ритмичные звуки сааум-ахирского барабана, и публика взорвалась свистом и криками одобрения. Приглушённый свет разливался по сцене, неторопливо выхватывая из темноты фигуры музыкантов.

По залу поползла волокнистая дымка, и ещё до того, как отблески огня осветили последнего из находящихся на сцене, зазвучала музыка.

Рыжеволосый веснушчатый юноша стоял на одной ноге в позе цапли и играл на двухрядной фесзагской флейте. Онталар -- тот самый, на которого при входе Маан обратил внимание, -- извлёк из огромного футляра странный инструмент, очень похожий на лютню, но гораздо больше, снабжённый острым штырём у основания деки и жестяной накладкой по верхнему краю грифа. Ещё один -- феа в забавном колпачке и сапогах с загнутыми носами -- сидел на табурете и играл на простой лютне, но очень уж хитро: держал её на коленях и водил левой рукой по грифу металлическим цилиндром; пальцы же правой перебирали струны. Звуки, рождённые таким необычным способом, получались заунывные, непрерывно-плывущие, словно кошку за хвост тянули, но, судя по реакции зала, народу сие уныние даже нравилось. За спиной у рыжеволосого стоял невесть каким ветром занесённый на Ногиол ахирец и бойко стучал по составленным полукругом барабанам. Они, как в основном и всё на этой сцене, тоже были не совсем обычные: кроме двух привычных низких "пузанов" было ещё три разновысотных с колокольчиками по верхнему ободу, скреплённых между собой кожаными ремнями, да ещё несколько медных кругов, напоминавших столовые тарелки. Ахирец виртуозно терзал гулко натянутую кожу барабанов ударами и шлепками ладоней, изредка разбавляя дроби песочным звоном тарелок. Замешкавшийся было онталар наконец-то распаковался и установил лютню, вертикально уперев штырём в пол. Дождался подходящего момента и вступил, гулко напирая в основном на раскатисто звучавшие толстые басовые струны.

Задорная вступительная мелодия закончилась быстро, и зал взорвался хлопками, свистом и криками.

Юноша вышел вперёд и поклонился, затем повернулся и что-то сказал остальным музыкантам. Онталар кивнул и тут же выдал быстрый пассаж, хлёстко ударяя по струнам большим пальцем правой руки, отчего звук получился резким и дребезжащим. После первого прохода вступили остальные.

Харизматичный юноша выдвинулся вперёд, подпрыгнул, дёрнул по приземлении правой ногой, коротко взвизгнул и бойко запел:

Бей в барабаны, варри-варра, варри-варра, варри-варра!

Грусть и печали гони со двора, гони со двора, гони со двора!

Пей всю ночь, танцуй до рассвета.

Завтра не будет, вчера уже нет.

Набухли карманы от звонкой монеты.

Эх! Веселись до утра!