Картофельное счастье попаданки
Шрифт:
На нас уже никто не нападал, но страх не отступал. Наоборот, теперь я чувствовала еще большую тревогу. Погиб король огромной страны, и пусть напрямую мы не были виновны в его гибели, послужит ли нам это оправданием? И если виновными посчитают именно нас, то к какому наказанию приговорит нас суд?
И даже если мы сейчас, воспользовавшись тем смятением, что царило в стане наших противников, сумеем добраться до границы с Арвитанией, не станет ли потом это дополнительным доказательством нашей вины? И не пострадают ли из-за этого наши близкие? Не бросят
И когда Глава гвардейцев лейтенант Чандлер вдруг вскинул шпагу острием вверх, я вскрикнула. Кэррингтон стоял недалеко от края обрыва и был окружен врагами.
Я закусила губу, с трудом сдерживая рыдания. Армель заплакала. А Кип зарычал от бессилья.
И вдруг лейтенант опустился на одно колено, а следом за ним в такой же почтительной позе замерли и остальные гвардейцы.
Я ничего не понимала. Они не собирались на нас нападать?
А Чандлер, глядя на графа Кэррингтона, вдруг сказал торжественно и громко:
— Король умер! Да здравствует король!
Я смотрела на графа Кэррингтона и склонившихся перед ним гвардейцев и ничего не понимала. Лейтенант Чандлер сошел с ума? Может быть, на него так повлияла гибель короля, которому он служил верой иправдой?
Была изумлена не я одна. Габриэль Шелти тоже стоял, нахмурив лоб. Только Кип и Армель чувствовали себя вполне комфортно. Смерть его величества не произвела на них сильного впечатления. Они просто радовались тому, что бой закончился, и мы не проиграли.
— Всё это ни к чему, лейтенант! — усмехнулся граф. — Прошу вас, встаньте!
— Как это ни к чему, ваше высочество? — возразил лейтенант. — Надеюсь, теперь-то вы не станете отказываться от того, что было вам суждено изначально? А то видите, вон чего вышло.
Почему он обращался к Кэррингтону «ваше высочество»? Ведь он сиятельство! А обращение «высочество» используется только по отношению к членам королевской семьи!
Но почему же самого графа, казалось, это ничуть не смущало?
— Наверно, вы хотите спросить меня о чём-то, мадемуазель? — устало улыбнулся он, когда лейтенант Чандлер, наконец, от него отошел.
— Да, хочу, — не стала отрицать я. — Но я не уверена, что вы захотите мне ответить. Впрочем, я всё равно спрошу. Кто вы такой, сударь?
Здесь, в горах, было холодно, и мне не терпелось либо добраться до Арвитании, либо вернуться в Гран-Лавье. Но пока мы не могли двинуться с места. Гвардейцы пытались достать из расщелины тело его величества, а для того, чтобы доставить его до города, требовалась наша телега.
Граф и в самом деле не спешил ответить на мой вопрос, и я задала еще несколько:
— Почему лейтенант назвал вас «вашим высочеством»? И откуда вы знаете самого Чандлера? И с какой стати вы всё это время притворялись
Кэррингтон приложил ладонь к моим губам.
— Если вы хоть минуту помолчите, мадемуазель Бриан, то я попытаюсь всё объяснить. Я знаю лейтенанта Чандлера потому, что он служил моему отцу, когда я был еще ребенком.
— А кем был ваш отец? — спросила я, потому что он снова замолчал, должно быть, погрузившись в воспоминания.
Он усмехнулся и просто сказал:
— Королем.
Я смотрела на него в немом изумлении, пытаясь переварить то, что услышала.
— Королем Терезии? — на всякий случай уточнила я. — Но если так, то это значит, что король Норман…
— Да, — подтвердил граф, — он был моим младшим братом.
— Младшим? — снова удивилась я. — Но почему же тогда королем стал он, а не вы?
Чтобы хоть немного согреться, мы брели по дороге то вверх, то вниз. А Армель с Кипом в это время пытались собрать хоть немного валежника, чтобы развести костер.
— Я не разделял те принципы, которые были основой правления моего отца, и потому предпочел отказаться от власти, а не делать то, что было противно моим убеждениям. Норман оказался более покладистым.
Мне подумалось, что что-то такое я уже слышала, но потребовалось несколько минут, прежде чем в памяти всплыл разговор с владельцем магической лавки месье Рикардо.
— Вы отказались от права на престол из-за похищения арвитанской принцессы? — выдохнула я.
Да-да, месье Рикардо тогда так и сказал — старший сын короля Теодора не одобрил похищение ее высочества и покинул дворец своего отца.
— Использовать новорожденного ребенка для того, чтобы вернуть себе провинцию, которую мы сами продали Арвитании за золото и продовольствие, вряд ли можно считать благородным делом.
— Вы совершенно правы, ваше… высочество, — я едва не назвала его по привычке сиятельством. — Наверно, это не так уж и важно для вас, но я горжусь вашим поступком. Мало кто на вашем месте сумел бы так поступить.
Он внимательно посмотрел на меня и сказал:
— Ну, почему же, мадемуазель? Мне это очень важно.
Взгляд его был весьма многозначительным, и я покраснела, поскольку не могла понять, какой именно смысл он вложил в эти слова. И предпочла переключить его внимание на другое.
— Но даже если вы отказались от власти, вы же не перестали быть членом королевской семьи, а значит у вас должен был бы быть куда более высокий титул, нежели графский.
— Вы правы. У меня есть титул принца Ланьонского. Но когда я покинул королевский дворец, я предпочел затеряться, дабы не привлекать к себе излишнего внимания. Я много путешествовал за границей, а когда вернулся на родину, то продолжил называться тем титулом, который использовал на чужбине. Графом Кэррингтоном был двоюродный брат моей матери. Поскольку у него не было наследника мужского пола, титул, по сути, лишился хозяина, и когда я отправился в путешествие, отец позволил мне его взять.