Кастро Алвес
Шрифт:
голоса многих литераторов. Нынешнее положение негров требует нового Кастро
Алвеса. Писатель Кло-вис Аморим, крестьянин из Реконкаво Баияно, так отзывается о
положении негров: «Работник — это батрак, испольщик, кото-
130
рый орудует серпом, болеет, пьет кашаеу и даже умеет петь, И песня его грустна:
В брюхе пусто, горек труд, Я спины не разгибаю. И невольно вспомнишь тут Про
тринадцатое мая
Действительно, печальна эта песня:
Злой
— Позабудь ты, паразит, Про тринадцатое мая
И Кловис Аморим продолжает: «Школа негритенка — работа на плантации. Там он
все познает, все начинает понимать.
— Негритенок, шевелись И работай веселее, Чтобы плети не прошлись По твоей
спине и шее!
День прошел, сгустился мрак... Отдохнуть бы до рассвета.
— Нет, шалишь, лентяй батрак! Поработай при луне ты1
На плантации учатся погонять быков в упряжке, вырубать кустарник, боронить
землю, возделывать сахарный тростник, резать солому в сараях. И тут негритенок
находит свою школу, а в ней хозяина, сахарный завод, рабство».
Стр. 73. — Эти стихи были еще довольно слабыми, но одно они дают возможность
заметить: тяготение к театру, которое уже начало проявляться у Кастро Алвеса и
постепенно становилось все сильнее. Существует также сонет поэта, посвященный
артистке Аделаиде до Амарал, который должен относиться к'периоду до разрыва с
Тобиасом, то есть к 1863—1865 годам. Эти стихи гораздо лучше тех, что он посвятил
Фуртадо Коэльо.
130
Стр. 77. — Афранио Пейшото говорит об этих экзаменах: «Именно поэтому ему
был поставлен зачет только по римскому и естественному праву, хотя говорят, что он
мог блестяще выдержать испытания. Дело было в том, что поэма «Век», прочтенная на
празднике факультета, была воспринята как оскорбление религии и политики,
поскольку в ней звучало возмущение против господствующих консервативных и
авторитарных идей и содержались либеральные и освободительные призывы к
молодежи».
Стр. 83. — Большая часть «Рабов» была написана в этом году. Педро Калмон
отмечает: «За один только июнь 1865 года он создал шесть поэм, взбудораживших весь
город».
Это Кастро Алвес написал:
1 13 мая 1888 гола в Бразилии был издан «Золотой закон»: об отмене рабства.
(Прим. перев.)
15* 131
«Взгляните: пара обрученных!» —
Про них так люди говорят.
«Мы славословим двух влюбленных!» —
Так хоры птиц про них звенят.
Стр. 86. — Говоря о стихах, которые Варела Фагундес написал в этой поездке,
Эдгар Кавальсйро замечает: «Он восхищается
того, что «следы ног рабов» марают «столь благородную землю». На него произвел
большое впечатление невольничий рынок, который отнюдь не является свидетельством
спокойной и счастливой жизни народа».
Стр. 87. — Помимо Стихов Варелы, поэма, которая называется «Перелетные
птицы», имеет и другой эпиграф — из Томаса Рибейро: «Птицы, это весна! К розе! К
розе!»
Говорят, что Эса де Кейрос1, прочтя в эгой поэме две следующие строки:
Гам в селве солнце на закате Разводит вечера костры, —
пришел в восторг и заявил: «Здесь, в этих двух строках, — вся поэзия тропиков». А
другой португальский писатель, Антонио Нобре, назвал Кастро Алвеса первым
бразильским поэтом.
Стр. 90. — Поэт Эдисон Карнейро задает вопрос: «Не был ли Кастро Алвес знаком
с Карлом Марксом?» Этот же вопрос возник и у Силвио Ромеро, который
квалифицировал поэзию Кастро Алвеса как социалистическую.
Стр. 91.—Эваристо де Мораис пишет об эпохе, когда поэт начал свою
аболиционистскую кампанию: «Это было в 1865 или, по другой версии, в 1863 году,
когда работорговля еше фактически не закончилась; когда в Валонго еще происходили
публичные аукционы, на которых товаром для продажи были человеческие существа
всех возрастов, выставляемые в полуобнаженном виде для осмотра покупателями;
когда закон — обратите на это внимание! — закон разрешал разъединение ребенка и
матери-невольницы, чтобы эта последняя, будучи продана или сдана в аренду, могла
дать чужому ребенку то, чего не хватало ее собственному, — молоко ее груди; когда
правосудие — заметьте снова! — санкционировало наем молодых невольниц для явной
проституции, причем суды объявили, что это логическое следствие права
собственности на этих рабынь; когда коллективное сознание не восставало против
юридического положения невольников, которые считались просто животными и
заносились в ту же инвентарную опись, что и быки, лошади и свиньи; когда
репрессивный закон установил для рабов наказание розгами без ограничения; когда
практиковалось клеймение каленым железом «человеческого скота», которым были
населены фа
131
132
зенды и энженьо; когда политический престиж и социальное влияние почти всегда
зависели от масштабов пашни и сензалы, соответствуя большему или меньшему числу
невольников, которыми владеет хозяин; когда, наконец, все обладатели светской и