Катарсис. Том 2

Головачев Василий Васильевич

— Кто нашумел?! — рявкнула рация.

— Часовой, — отозвался Никифор, откатываясь под стену и вставая с пальцем на курке пистолета. — Их было четверо.

— Дьявол! Если внизу услышали… Слава, взберись повыше и держи под прицелом развалины. У них могут быть запасные выходы из бункера. Виктор, что у тебя?

— «Язык» утверждает, что внизу целая система коммуникаций. Двое сторожей находятся в «жилом блоке», еще один на «кухне». Пленники — их действительно двое — содержатся в бетонном склепе, бывшей подклети храма. Вход в подземелье тут рядом.

— Ник и Лёнчик тебя прикроют.

Никифор перелез через остаток стены, преодолел груду каменных

обломков и увидел светлый контур бюста над извилистой стеной храма. Ответчик шлема высветил зеленый крестик на пластине визуального слежения — бюст принадлежал «своему», Виктору. Рядом с ним сидел, безучастно прислонившись к стене, человек в черном ватнике — парализованный выстрелом из «глушака» часовой.

— Где вход? — спросил Никифор.

— В четырех шагах ступени вниз, видишь?

— Вижу. Пошли.

— Дождемся Лёнчика.

— Я здесь, — появился лейтенант.

Никифор снял с руки перчатку, дотронулся до стены бывшего храма. Стена была отсыревшей и кое-где осыпалась. А когда они спустились по каменным ступеням в темноту подвального входа в подземное хозяйство морской базы, то оказались по щиколотку в воде.

— Вот хрень! — прошипел Виктор. — Откуда здесь вода на горе?

Никифор хотел ответить, но в это время тяжелая металлическая дверь перед ним начала открываться, он вовремя откинул пластину прибора ночного видения, и свет фонаря, брызнувший в лицо, его не ослепил. Дважды выстрелив в проем двери, капитан перешагнул через упавшее тело, подобрал не погасший фонарь и двинулся в глубь довольно узкого коридора с мокрыми бетонными стенами, покрытыми разводами плесени, и ребристым полом, на котором стояли лужи черной воды. Коридор уперся в еще одну металлическую дверь с едва видимыми буквами и цифрами: ХМ 404. Дверь была полуоткрыта. Никифор с трудом расширил щель, вышел в квадратное помещение с массивными балками и пучком труб по стене. В полу помещения виднелся выпуклый глаз люка, две двери вели налево и направо, одна из них — правая — также была полуоткрыта.

— Куда? — оглянулся Никифор.

— Я понял так, что их «жилой блок», — отозвался Виктор, — кухня и камера с пленниками располагаются на одном горизонте. Вряд ли они спустились еще ниже. Люк закрыт, и туда просачивается вода.

— Эй, Бегемот, — послышался из-за двери дребезжащий из-за резонанса голос, — это ты? Кто стрелял?

Размышлять — что делать — было некогда, отступать — поздно, и Никифор сделал первое, что пришло в голову: шагнул в коридор за дверью и направил луч фонаря вперед.

Этот маневр оказался единственно верным: свет на мгновение ослепил идущего навстречу бандита, и это позволило Никифору сориентироваться первым и выстрелить. Сторож — громадный детина в черном ватнике (под землей было холодно и сыро), с автоматом в руках, упал на штабель каких-то ящиков, с грохотом рассыпавшихся по бетонному полу довольно большого помещения со стеллажами вдоль стен. И тотчас же из дальнего угла помещения заработал еще один автомат.

Пули вонзились в ящики, в стеллажи, с визгом запрыгали по стенам. Одна из них разбила фонарь в руке Хмеля, стало темно.

Никифор нырнул за какую-то толстую деревянную колоду с торчащим в ней топором, дважды выстрелил, сменил обойму. Автомат же строчил не переставая, словно имел бесконечный магазин.

— Прикройте меня! — бросил Никифор.

В проеме двери сзади показался ствол снайперки Бориса, плюнул огнем раз, другой, третий. Никифор перекатился вправо, открывая огонь. Автомат поперхнулся. Никифор метнулся в угол, отыскал на черно-малиновом фоне

подвала более яркие пятна — ствол автомата и лицо стрелка, выстрелил, но этот его выстрел был уже лишним. Сторож не подавал признаков жизни. Однако задерживаться здесь было нельзя, оставался еще один защитник схрона, и он вполне мог уничтожить заложников, прежде чем попытаться уйти.

— Не стрелять! — прохрипел капитан, заметив приблизившегося к нему Бориса. — Можем задеть пленников. Витя, дай «глушак».

— Я сам.

— Быстро! Здесь могу пройти только я.

Виктор, помедлив, сунул Никифору тяжелый гипноизлучатель с квадратным — без отверстий — дулом. Капитан снял с себя шлем, вызвал необходимое состояние «без мыслей», сосчитал до семи и в темпе рванулся через помещение к двери, ведущей в глубь подземелья.

Коридор, начинавшийся за дверью, встретил его токами ненависти, угрозы и страха, которые он ощущал, почти как лучи видимого света. Определив самый «яркий» источник этих «лучей», Никифор выстрелил в том направлении из «глушака» и, пока его тело самопроизвольно металось в теснине коридора из стороны в сторону, «качало маятник», уворачиваясь от пуль (оставшийся в живых сторож начал стрельбу из «калашникова»), давил на гашетку парализатора до тех пор, пока не прекратилась стрельба и не погас «прожектор злобы и ненависти». Только после этого к нему вернулись мысли и чувства, и Никифор ощутил жжение на щеке и боль в левом бедре. Две из ливня пуль автоматчика все же нашли его и пробороздили щеку и бедро.

Однако судьба хранила его, он остался жив и даже не потерял сознания, продолжая участвовать в операции.

«Чекисты» отыскали камеру, в которой находились пленники, вывели их наверх, оставив на месте боя визитку с черно-золотыми буквами ЧКК, и вызвали по рации катер, чтобы не тащиться через буераки острова ночью.

В половине второго ночи катер подобрал группу, и, лишь оказавшись на его борту, Никифор почувствовал головокружение и слабость. Все поплыло перед глазами. В голове послышался нарастающий стеклянный звон. Капитан обмяк, прислонившись спиной к стенке рубки, и уже не слышал, как его окликнул Гвоздецкий. Его попытались привести в чувство, потом принялись раздевать, он это почувствовал, но выплыть из ватно-жаркой дремы не смог.

ВОЛОГДА

Дмитрий Булавин

Он стоял на самой верхней площадке высокой башни и смотрел вниз, на разливы лесов и полей, на величественную реку, петлявшую между холмами, на бездонное голубое небо с легкими перистыми облачками, на встающее из-за горизонта солнце. Тело казалось легким, почти невесомым, хотелось прыгнуть со скалы и парить в воздухе, как птица, радостно и вольно. Дмитрий набрал в грудь воздуха, собираясь шагнуть в бездну, и вдруг что-то произошло вокруг.

Потемнел небосвод. Похолодало. На западе появилась растущая тень, заняла полнеба, уплотняясь, приобрела очертания гигантского дракона, распростершего черные крылья над зеленой равниной. Когтистая лапа протянулась к солнцу, превращая светило в кроваво-красный пятнистый лик чудовища.

Дмитрий почувствовал дуновение ледяного ветра, съежился, понимая, что сейчас солнце погаснет, настанет тьма и мир умрет, замерзнет. И в это время на холме под скалой появился босой ребенок, светловолосый мальчик в белой рубашке с вышивкой и таких же штанах. Он поднял вверх ладошки, направляя их на драконовидную тень, волосы его стали золотистыми, потом огненными, глаза вспыхнули пронзительной голубизной, с ладошек сорвались ослепительные молнии и вонзились в дракона.