Катастрофа
Шрифт:
— Наверно, кто-то потерял, — предположила Инга.
— Кто? Тут никого, кроме моей мамки, не бывает. Она сушит здесь белье, и я никогда не видела у нее никаких шариков! Хотя и у дядьки Рашпиля есть ключ! Ага, значит, это он тайком приходит сюда на чердак и теряет свои шарики! Вот у него-то и спросим!
Эстер опрометью кинулась вниз по лестнице, и Инга изо всех сил старалась не отстать — она боялась остаться одна на чердаке. Дверь котельной была открыта настежь. Здесь Эстер, словно испугавшись чего-то, остановилась. Она глубоко вздохнула. Инга из-за ее спины заглянула вовнутрь: это была еще никакая не котельная, дверь вела в длинный узкий коридор. Эстер снова перевела дух и затем осторожно, крадучись шагнула в коридор. Инга, колеблясь, последовала за ней — она уже жалела, что пришла сюда, могла бы и в раздевалку пойти… даже на чердаке, пожалуй, было бы не так страшно… На потолке сияли в ряд электрические лампочки, сияли подозрительно ярко, будто их специально повесили здесь, чтобы они слепили глаза. Покрытые зеленоватым налетом каменные стены дышали сыростью. В конце коридора была маленькая коричневая дверь.
— Смотри же! — прошептала Эстер, и взгляд Инги непроизвольно упал на стриженый затылок дяди Рашпиля. Там, справа, чуть выше уха, действительно была видна какая-то шишка… Дядя Рашпиль обернулся.
— Но-но! — произнес он, поспешно натягивая на голову фуражку и направляясь в их сторону, мрачный и грозный, как большая черная туча. Инга окаменела — она хотела побежать, но не могла сдвинуться с места… Эстер быстро протянула вперед руку, в которой был шарик, и спросила:
— Послушай, дяденька Рашпиль, ты не знаешь, что это за шарик?
Истопник сморщил брови, наклонил голову, осторожно взял шарик двумя пальцами и стал разглядывать его на свет.
— Да-а, — пробурчал он про себя и сунул шарик в карман широкой брезентовой куртки.
У Эстер отвисла нижняя челюсть, но она тут же овладела собой, мотнула головой и капризно повторила:
— Скажи, что это за шарик!
— Какой шарик?! — рявкнул дядя Рашпиль. — Какой, к черту, шарик! А ну, брысь отсюда, и чтоб духу вашего здесь не было!
Наконец-то Инга смогла оторвать ноги от земли, но угнаться за Эстер было не так просто; даже в коридоре их еще преследовал голос дядьки Рашпиля: «Путаются тут под ногами…»
Инга опомниться не успела, как они оказались в комнате Эстер.
— Черт, отобрал! — не могла отдышаться Эстер. — Погоди, я пойду погляжу, может, удастся вернуть…
Она толкнула Ингу к дивану, а сама выбежала из комнаты.
Инга начала потихоньку приходить в себя. Вот она снова в комнате, в которой, как она поклялась, ноги ее больше не будет. Но сейчас она чувствовала себя здесь более уверенно, чем на чердаке или в котельной. Конечно, на самом деле ничего за всем этим могло и не быть, одни лишь дурацкие выдумки Эстер. Та штука на голове дяди Рашпиля — всего лишь опухоль, и ничего страшного, что изогнутая и заостренная на конце. А главное, одна, хотя рогов должно быть два! Это уже козырь!.. Но ведь и глаз у него только один? — зазвучал у нее в ушах издевательский шепот Эстер. Нет-нет! Она начинает рассуждать совсем как Эстер! Ничего нет! И на чердаке ей все просто приснилось — там было тепло, светило солнце, и она задремала… Да, но на чердаке было вовсе не тепло, она ведь дрожала от холода. И Эстер тоже все видела! Хуже того — ведь это была Эстер!.. Ну да, вот в чем загвоздка, как же она раньше не додумалась — Эстер сама поверила, что она такая, внушила это Инге, и Инга увидела. Бывают же такие люди, которые могут внушить другим то, во что сами верят. Папа рассказывал. Это телепаты. Эстер самая настоящая телепатка, а все остальное — чистое внушение!.. Эстер решила, что она тигр, а Инга увидела… Инга увидела просто кошку, кошку с обгрызанным левым ухом — школьную кошку! Ну да, школьную кошку с обкусанным ухом, только огромных размеров. Но ведь школьная кошка — рыжая? А если она просто изменилась, если это не было внушением, что ей стоит поменять цвет… Кому? Эстер или кошке? Какой кошке — рыжей или черной? Что останется, если одно превратится в другое, что изменится, что существует на самом деле? С неожиданной решимостью Инга посмотрела на занавеску — это сероватая занавеска с гномиками что-то скрывает! Все занавески для того и есть, чтобы что-то скрывать. Инга подкралась к занавеске и резко отдернула ее. Там были плита, примус на табуретке, гора кастрюль, блестящие эмалированные и старые с вмятинами алюминиевые кастрюли. Капал кран. Раковина, под ней ведро — может быть, оттуда и шел этот странный запах. Куча тряпок. Справа в углу… дверь! По спине Инги пробежали мурашки. Она стояла перед маленькой коричневой дверью, точно такая же дверь была в котельной, она хорошо помнила. Это та же самая дверь, улиткина дверь! Именно за нею разлеглась огромная улитка, напирает на дверь — разве не блестит там что-то в дверной щелке, что-то похожее на слизь улитки, просачивается сквозь дверь! Она отступила в комнату и оглянулась — напротив нее на стуле сидела Эстер, следила за ней и ухмылялась. И беззаботно перекидывала с одной ладони на другую шарик.
— Где ты его достала? — спросила Инга, приходя в себя.
— Ха, там, где он был, разумеется!
— Дядя Рашпиль отдал его тебе?
— Так просто ничего не отдают, — ответила Эстер тоном умудренного жизнью человека, как будто она сама была маленьким сгорбленным учителем, — ничего не отдают, но все берут!
— Как же ты его получила? — настойчиво допытывалась Инга. В ней пробудился безумный интерес к шарику, интерес ко всему, кроме маленькой коричневой двери.
— Ха! — воскликнула Эстер. — Ты думаешь, он что-нибудь замечает, если с ним немножко поворковать!
Эстер кружилась перед Ингой, пританцовывала, извивалась, растопырив пальцы — два пальца сжимали шарик, на мгновение ее губы показались Инге огненно-красными…
— Я знаю, что это за шарик! — зашипела Эстер, вытягивая шею. — Это шарик-превращалик!
— Что-что? — испугалась Инга.
— Шарик-превращалик! Если кинуть его кому-нибудь
— Кто? — не понимала Инга. — Кто растекался?
— Все! Ну, теперь я от нее избавлюсь!
— От кого?
— Ха, от училки, конечно!
— Ой, ты бросишь ей в рот шарик? — спросила Инга.
— А ты как думала? Ведь и ты этого хотела!
Разве я вообще чего-нибудь хотела! — чуть не крикнула Инга, но вместо этого провела языком по губам и осторожно спросила:
— А не лучше ли сперва проверить, на всякий случай?
— Как бы не так! — презрительно воскликнула Эстер. — Шарик тоже превратится в лужу, а новый где возьмешь?
— Да нет, я хотела сказать — потренироваться, — попыталась Инга загладить свое явно глупое предложение, хотя толком и не понимала, чего же хочет Эстер. — Рот ведь маленький, надо сперва поупражняться, чтобы попасть в цель!
— Это идея! — обрадовалась Эстер. Она тут же нашла лист плотной бумаги, прорезала в нем небольшую круглую дырку, дала бумагу Инге, а сама отступила на несколько шагов в сторону. Инга судорожно сжимала рот, но в этом не было никакой надобности — все броски Эстер попадали в цель, шарик снова и снова пролетал сквозь отверстие в бумаге…
— Спать! — велела бабушка.
— Мне еще надо позаниматься! — возразила Инга, и уж если она так сказала, то это значило, что никакая сила не оторвет ее от стола.
Она сидела за столом над раскрытым учебником истории и пыталась собраться с мыслями. Какой ужас! Эстер собирается бросить учительнице в рот шарик, может быть, она и сейчас, поздно вечером, тренируется в своей комнате. От учительницы останется только лужа! Это уже не просто шалость. Это что-то чудовищное — если не самое жуткое, что может быть. И наказание за это, наверно, самое страшное — колония? Но сам проступок казался ужаснее наказания. И Инга — соучастница, ведь она должна влиять на Эстер, значит, она окажется виноватой больше Эстер, потому что Эстер глупая… А если пойти и рассказать сейчас же все учительнице? Но что рассказать? Что ей хотят бросить в рот шарик? Какой шарик? — закричит учительница, заорет так же, как дядя Рашпиль. Она решит, что Инга дурачит ее, или, что еще хуже, подумает, что Инга сошла с ума. Если уж быть откровенной до конца, то и сама Инга во всем этом сомневается. И вообще все так запутано… Прежде всего надо бы самой разобраться, понять, что к чему… Надо как следует все продумать! Отец всегда говорит, что все станет ясным, если подойти к делу трезво: совершенно спокойно, с самого начала! С комнаты Эстер! Нет, даже раньше, с классной руководительницы — ведь это она пересадила Ингу к Эстер… Или все началось с Мари-Анн? Если бы у Мари-Анн не образовалась в легком дырка, то она не ушла бы от них, и все было бы по-прежнему… Отчего вообще появляются дырки в легких — оттого, что там микробы, или для этого надо сперва простудиться, и только тогда микробы смогут взяться за работу? Мари-Анн вечно куталась и никогда не потела, и все-таки постоянно простужалась. Или она простужалась оттого, что в ней уже сидели микробы и потому она была слабой? Нет, так вконец можно запутаться и не найти никакого начала. Надо взяться с другого конца! Следует разобраться в том, что странно или кажется странным… Она нарисует на бумаге все, что кажется ей непонятным!
Инга вырвала из альбома для рисования лист бумаги, достала из ящика стола коробку с цветными карандашами и приступила к делу: сперва то, что кажется странным, но не пугает — белоснежные лебеди на коврике. Они были странными потому, что изгибали шеи и шевелили крыльями — вышитые и нарисованные лебеди не должны двигаться. По той же причине странными казались и гномики на сероватой занавеске. Инга нарисовала в ряд трех гномиков, они горбились, а их рты-черточки усмехались. И Инга отметила, что рядом с ними лебеди вовсе не кажутся странными, в гномиках было что-то такое, отчего становилось не по себе… Маленький сгорбленный учитель… Маленький сгорбленный учитель кивал головой: ты-смотри-ты-смотри… В голову Инги закралось страшное подозрение: этот учитель с в я з а н с ними! Его надо бы нарисовать рядом с гномиками! Но она отогнала эту мысль — учитель не может быть странным! К тому же гораздо проще нарисовать металлический шарик. Хотя тогда она должна бы нарисовать и дядю Рашпиля… или вовсе опухоль у него на голове? На самом деле ей следовало бы нарисовать всю котельную. Но комната Эстер еще более странная. Там коричневая дверь! И в конце коридора, что вел в котельную, тоже была коричневая дверь… Дверь сама по себе — вещь не странная, но то, что за дверью… И почему она решила, будто там что-то есть? Там может ничего не быть — она-то ничего не видела! Инга рассеянно набросала несколько коричневых дверей, и вдруг ее рука с карандашом замерла. На разрисованном цветными карандашами листе соседствовали черная и рыжая кошки, весьма неуклюжие лебеди, похожие больше на уток, сгорбленные человечки, двери… и каждый был сам по себе, как ягоды в желе, она не могла уловить между ними никакой связи, наоборот, то, что они находились рядом, еще более все запутывало. Чем дольше она смотрела на лист, тем большая путаница возникала в ее голове и все представлялось каким-то дурным сном. А если и в самом деле все это снится ей?! И надо лишь дождаться пробуждения! Но когда это будет? Этот сон кажется таким долгим, он длится по меньшей мере с тех пор, как учительница сообщила, что Мари-Анн будет учиться в санаторной школе… Впрочем, на самом деле Мари-Анн может и не быть в санаторной школе! Но ей-то нельзя ждать до бесконечности: вдруг она так и не проснется, и кто знает, сон ли это вовсе… Герои древних сказаний щипали себя, чтобы убедиться, что они не спят… Как-то странно щипать кого-то, хотя бы и саму себя. Но ведь можно уколоть себя иголкой! Если почувствуешь боль, то либо проснешься, либо уже не спишь!