Катастрофа
Шрифт:
Она отыскала в бабушкиной жестяной коробке для рукоделия иголку, кольнула себя и тут же отдернула руку — больно. Значит, это все-таки не сон. А разве нельзя чувствовать боль во сне и не просыпаться? Откуда ей знать, так это или не так, если до сих пор не случалось сталкиваться ни с чем похожим? Да нет, это же голос Эстер нашептывает ей такую чушь, чтобы вывести ее из себя! Нельзя же во всем сомневаться! И даже если это сон, то нет никакого смысла ждать просто так, потому что если выяснится, что это все-таки не сон, то это ожидание окажется потерянным временем… Она воткнула иголку в подушечку и начала рассеянно рыться в коробке. Чего тут только не было! Пестрота, как на ее рисунке — красные, синие, белые, зеленые, ярко-желтые, лиловые пуговицы, катушки с нитками, кнопки, мулине, обрывки шерстяных ниток, какие-то старинные монеты, защипы для занавесок, блестящие металлические шарики… Если их разложить по цветам: черные, лиловые… вплоть до желтых и белых — то они не будут совпадать по форме — нитки окажутся в одной куче с пуговицами… Что же в них общего? То, что они нужны бабушке, когда она шьет? А металлические шарики… Шарики! Такие же шарики, что и у Эстер! Инга вздрогнула, кинулась к своей постели,
Инга пристально поглядела на луну. Перед глазами что-то замелькало — белые точки, они неслись все быстрее и быстрее, так забавно, словно зайчики танцуют… или гномики… смешные и сгорбленные… но как только она решила рассмотреть их получше, все они слились в одно белое пятно. Пятно стало приближаться, неслось на нее все быстрее, становилось все меньше и острее на фоне черного волнующегося пространства, затем потухло, а на его месте сразу же возникло новое, и опять перед глазами замелькали точки. Инга тряхнула головой, заморгала — все встало на свои места. На столе горела лампа. В двери четко вырисовывалась черная щель, и Инге стало страшно — дверь вот-вот откроется, может быть, она уже открывается, еле-еле, так что этого невозможно заметить, и оттуда медленно вваливается что-то огромное, туманное… Инга не отрывала взгляда от двери, и в какое-то мгновение до ее сознания дошло, что бабушка храпит. Инге стало легче. Комнату наполнял однообразный шум, казалось, от него дрожит даже Ингина кровать. Вдруг один за другим раздались два громких всхрапа. Инга вздрогнула — что-то словно оборвалось. В комнате наступила гробовая тишина. Дыхания бабушки не было слышно, сколько Инга ни напрягала слух. Неужели бабушка больше не дышит? Вдруг бабушкина кровать заскрипела, и Инга услышала жуткое бормотание — это не мог быть голос бабушки! Хотя он и доносился оттуда, где лежала бабушка, он был гулким, будто шел откуда-то из-под земли или из пустого тоннеля. Бормотание и скрип кровати смолкли, долгое время царила тишина, а затем снаружи послышалось тихое жалобное поскуливание — будто кто-то забыл на улице под фонарем ребенка, и, словно в ответ на этот условный сигнал, бабушка села на кровати. На ней была светлая ночная рубашка; ее волосы, днем серовато-седые, сейчас казались черными как смоль, ее лицо зеленовато светилось. Она медленно жевала губами… Инга хотела закричать, но что-то сдавило ей горло. Она лишь крепче сжала потную ладонь… Ну конечно, она сжимала шарики!
Только попробуй встать! У меня есть шарики, шарики! — стучало в ее голове… Бабушка снова легла.
Инга вздохнула и, вся дрожа, окинула комнату взглядом победителя. Нет, ничто не может ее напугать! Она извлечет на свет все непонятные вещи, выскребет все темные закоулки! Пусть только попытаются еще играть с ней в прятки — их козыри в ее руках! Она знает с чего начать: завтра она пойдет в школу и велит Эстер бросить шарик в рот учительнице! Это как раз то, что надо: учительница такая большая и сильная! Если бы в лужу превратился маленький Эрвин, то едва ли бы кто заметил это. А учительница — это доказательство. И тогда она заявит: вот видите, что вам грозит — если даже классная руководительница не смогла ничего поделать. Да, я принесла ее в жертву, но эта жертва была необходима, чтобы раскрыть ваши глаза, чтобы встряхнуть вас! Теперь вы больше не считаете меня сумасшедшей? Мы должны подчинить себе эти силы, под моим руководством, потому что мне они известны! Может, вы решили, что этот мерзкий шарик исчез вместе с учительницей? Но это ничего не значит, потому что за всем этим стоит улитка. Вот именно! Ведь слизь исходит от улитки! Как она раньше до этого не додумалась — это же так просто! Потому что шарики, кошки, гномики по отдельности будто ягоды в желе, — это и есть желе, слизь улитки, которая их соединяет. За всем этим кроется страшная улитка! Почему страшная? Что она делает? Просто так разлеглась за коричневой дверью или пытается проникнуть вовнутрь, чтобы все превратить в слизь? Она не обязательно плохая, но и хорошей она не может быть, так как про нее никто ничего не знает! И до тех пор она будет страшнее тигров и кошек ростом со стол! Завтра они все вместе, всей школой отправятся на штурм дверей, всех коричневых дверей в коридорах, в закоулках подвала… Не только школа, весь мир будет вовлечен в это, и она, маленькая школьница, пойдет впереди всех. А потом, когда люди смогут перевести дух, сядут, радостные и усталые, отложив в сторону пожарные насосы, гранаты, топоры, ломы и лопаты, когда вокруг снова станет тихо и чисто, она, Инга, выступит по радио, даст интервью…
Инга спешила в школу. Утро казалось чудесным. Светило солнце, воздух был легким-легким. Ей представлялось, что стоит ей захотеть, и она побежит по воздуху, все выше и быстрее… У нее было такое чувство, будто ей предстоит написать очень важную контрольную работу. Хотелось, чтобы все поскорее началось, чтобы уже просвистел шарик… Впереди маячила чья-то широкая спина. Очень знакомая спина. Учительница, классная руководительница! С каким достоинством она ступает! Так степенно, уверенно. Неужели с ней действительно случится что-то подобное? Все это весьма сомнительно. Был бы то Эрвин или хотя бы отличница Терье Трасс, но только не их грозная классная руководительница… Если бы попытка не удалась, если бы это был просто обыкновенный железный шарик, то все осталось бы так, как есть. Все, что до сих пор было
Господи, такая большая и могучая — и вдруг только лужа! А потом мама Эстер разотрет ее тряпкой! Как вообще можно замышлять подобное! Ведь это же кощунство!
Инга стремительно обогнала учительницу. Пусть она думает о ней все что угодно, только быстрее в школу, отнять у Эстер шарик, даже, если надо, силой! Не снимая пальто, она влетела в класс. Там было пусто. Зеленые парты выстроились, как солдаты, в три стройных ряда. Вторая смена привела класс в порядок, и ей оставалось только намочить тряпку… Но сейчас не это важно, хотя она и дежурная. Она спешила сюда совсем по другому делу. А собственно, по какому? Отобрать у Эстер шарик? Но в школу-то она торопилась совсем с иной целью?.. Инга выглянула в окно — ей хотелось увидеть учительницу и по ее внушительной фигуре что-то уяснить для себя, принять какое-то решение.
Улица была залита солнцем. Странное свечение — будто все плывет по воде. У небольшой площади напротив школы остановился автобус. Ожидающие на остановке гурьбой устремились к задним дверям, высыпавшие из передних дверей люди растекались по площади. Все они спешили, каждый в свою сторону, но сверху все казалось бессмысленной суетой. И вдруг в этом мельтешенье Инга увидела полосатого тигра, самого настоящего тигра, который, лениво помахивая хвостом, брел по площади. Люди не обращали на него никакого внимания. И это было вполне естественно — тигр ступал так мягко, пружиняще, так неприметно среди людей, шлепавших в своих резиновых сапогах по лужам или неуклюже перепрыгивавших через них; тигр и правда двигался так плавно, что его трудно было заметить. Но вот он скрылся за красным кирпичным зданием почты… Инга вздрогнула и мотнула головой. Нет, в этом надо разобраться! Сперва самой, а потом объяснить все другим. Но как? Сунуть шарик с е б е в рот? Это, пожалуй, было бы правильнее всего. Но если она превратился в лужу, она исчезнет, и никто никогда не узнает, почему ее не стало! Что может быть ужаснее! Если только… если только в этом и не состоит весь фокус — может, кое-кто и до нее побывал в комнате Эстер и видел все это, и по простоте душевной все они провели опыт на себе, и от того, что они узнали, осталась только лужа…
— Почему ты в пальто? И в ботах! А сама еще дежурная! — послышался чей-то тоненький дрожащий голосок.
Инга обернулась — в дверях класса стояла Лийна, круглая, как пышка, удивленная, возмущенная.
Скоро начнутся уроки, а она даже пальто не сняла — какой позор! Инга побежала вниз по лестнице, но по дороге подумала: может, Эстер еще у себя в комнате, спит, она запросто может проспать, даже если и дежурная. Или тренируется, кидает шарик.
Инга постучала в узкую дверь. Никто не открывал. Она дернула ручку — дверь была заперта. Где же Эстер, ведь и в классе ее нет? Или она не слышит? Инга собралась было заглянуть в замочную скважину — в столь запутанном положении такой проступок извинителен, — но почему-то обернулась: перед ней стояла мать Эстер.
— Э-эстер дома? — заикаясь произнесла Инга.
— А с чего бы ей быть дома? — вместо ответа спросила мать Эстер, как-то презрительно или обиженно скривив губы. Она стояла перед Ингой, как столб, затем оттолкнула Ингу и, прежде чем та успела закрыть рот, скользнула в комнату. Узкая дверь снова оказалась запертой. Переминаясь с ноги на ногу, Инга постояла у двери, а затем, оскорбленная и ничего не понимающая, спустилась в раздевалку.
Дверь в коридор, ведущий к котельной, была распахнута настежь. Откуда-то доносились голоса и звонкий смех. Инга прислушалась. Да это же голос Эстер! Немного поколебавшись, Инга решительно вздохнула и медленно пошла вперед. Шаги четко и гулко отдавались в пустом коридоре, казавшемся бесконечным. Инга кашлянула, эхо откликнулось так странно, хрипло, словно кто-то засмеялся рядом с ней. Инга не решалась ни побежать вперед, ни кинуться назад. Только так, шаг за шагом, могла она продвигаться дальше. Большая тяжелая дверь котельной была приоткрыта. Инга прошмыгнула в нее. Электрический свет казался здесь еще более тусклым, чем в прошлый раз. Дядя Рашпиль сидел за своей маленькой партой, на затылке смешно торчала восьмиугольная шоферская фуражка, как будто ее повесили на крючок. На краю стола сидела Эстер. Прислонившись спиной к массивной, как колонна, трубе, она болтала ногами. Над ее головой, как сверкающее облако, висели хлопья пыли. Эстер исподлобья уставилась на Ингу. Не зло и не презрительно, как обычно, а с каким-то угрюмым равнодушием, которое сковывало Ингу.
— Чего ей надо? — спросил дядя Рашпиль и зловеще сверкнул своим крошечным воспаленным глазом.
— Мне нужен шарик, — поспешно объяснила Инга и подвинулась к Эстер, — дай, я только посмотрю!
— На! — сказала Эстер и швырнула ей шарик.
Шарик упал и некоторое время катился по каменному полу, пока Инга не схватила его. Она достала из кармана бабушкины шарики. Они были точь-в-точь такие же. Инга покатала их на ладони, затем украдкой взглянула на Эстер и на дядю Рашпиля. Эстер спокойно улыбалась про себя, как некий загадочный цветок в чащобе. Дядя Рашпиль, как бы скучая, вытянул губы трубочкой. Они смотрели на нее, но так, словно е е они не видели. Будто им было не до нее. Но Инга почувствовала в этом равнодушии напряженность. Ее ладони вспотели, шарики жгли кожу, горло пересохло, а и х лица стали как застывшие фотографии: губы дяди Рашпиля вытянуты в трубочку как буква «о»… Инга подбежала и сунула шарики в рот дяде Рашпилю.
Истопник расхохотался.
Инга непонимающе посмотрела на него и выбежала вон. Вслед за ней по коридору несся дикий смех — громкие раскаты дяди Рашпиля и звонкое кудахтанье Эстер…
Только не в раздевалку — там, наверно, полно детей! Инга взбежала вверх по лестнице и проскользнула в дверь актового зала. Зал был пуст. Она постояла, опустив руки; затем медленно, усталым шагом подошла к окну; выглянула наружу — и на улице было пусто: только шли люди, ехали машины, стояли дома… И вдруг ее осенило: так ведь дядя Рашпиль сам из тех, кто кидает другим в рот шарики, — на него они и не могут подействовать!..