Катастрофа
Шрифт:
Мать, Малл и Мийя убирают со стола и относят еду в кладовку. Мать, взяв миску с грибами, вдруг останавливается у окна и внимательно смотрит: во дворе у колодца, под яблоней, стоят Ильмар и Ильма, они беседуют — Ильмар как будто пытается что-то втолковать Ильме, потом нервно вынимает из кармана пачку сигарет, закуривает и протягивает сигареты Ильме!
Мийя становится рядом с матерью.
— Что там? — спрашивает Малл.
— Ильмар, — говорит мать, — предлагает Ильме закурить!
— Ну и что! — отвечает Малл. — В городе все курят — все эти художники и писатели! Жизнь в городе такая напряженная…
— Ну и пусть, только молодой женщине такое не пристало! — говорит мать, не отрывая взгляда
— Хе-хе, как бы не так, — возражает Мийя.
И правда — Ильмар как раз протягивает Ильме горящую спичку.
— Дедушке все же не стоило об этом говорить, — произносит Ильма, — еще получит новый инфаркт!
— Так я и не говорил, — оправдывается Ильмар, — он сам спросил, почему вы больше у нас не живете…
— Он это и у меня спрашивал! Каждый раз, когда я навещаю его в больнице, он спрашивает, где мы теперь живем; я отвечаю, что в ателье лучше работается…
— Вот видишь, и меня спросил, потому что чувствует: что-то случилось, а от неизвестности еще тяжелее бывает!.. В подробности я не стал вдаваться, просто сказал: Рите не нравится, что вы у нас живете!
— Ну да, — произносит Ильма, украдкой роняя сигарету и вдавливая ее каблуком в землю. К горлу снова подступает тошнота.
— Дедушка говорит, что это не ее дело, если Рите у нас не нравится, пусть возвращается к своей матери…
Ильма усмехается, и эта усмешка злит Ильмара, ему кажется, что сестре известно что-то большее, и потому разговор у них не клеится.
— Это нельзя так оставлять! — раздраженно говорит Ильмар. — Вы просто сбежали!
— А что же нам делать? — спрашивает Ильма, по-прежнему усмехаясь уголком рта.
— Вернуться! — восклицает Ильмар. — Я снова переберусь в гостиную — пусть она побесится!
Ильма тихо качает головой. К ним подходит Март и мрачно произносит:
— У нас в семье иные порядки: если кого-то оскорбили, то он не вернется до тех пор, пока перед ним не извинятся!
— Ха, можешь ждать до скончания веков! — восклицает Ильмар. — Неужели вы не понимаете, что именно на это она и рассчитывала? С Ильмой разговаривает спокойно, назидательно, я-то уж знаю, как типичная училка, она умеет! А Ильма, конечно, разнюнилась, и на попятную!.. — Ильмар на мгновение замолкает, но поскольку и остальные молчат, он продолжает: — У нее все наперед рассчитано. Как она меня уговаривала остаться после окончания в Москве, говорила, что Таллин — провинция! И ты, по ее мнению, был идеальным мужем, пока вы не рыпались и спокойно сидели в ателье, а теперь ты никуда не годишься, и вся твоя экономика ничего не стоит!
Март смеется, но похоже, что его задели за живое.
— Да, да! — громко продолжает Ильмар, а затем, помолчав, с горечью произносит: — Не понимаю, как вы можете спокойно терпеть, когда в нашем доме хозяйничает такой человек! За справедливость н а д о б о р о т ь с я! — гневно, убежденно, искренне, совсем по-детски заявляет он. — И у себя дома тоже!.. Если вы в своей семье не можете этого сделать, то в другом месте и подавно!
Ильмар удрученно замолкает. Ильма глядит на брата и думает, откуда только у него такое упрямство. Наверное, от бабушки, потому что их мать, хоть Ильма и помнит ее туманно, всегда как будто чего-то боялась; отец со всеми старался быть покладистым; дедушка, как и Ильма, никогда не бывает откровенным, только бабушка не боялась высказывать то, что думала, и вечно они с Ильмаром враждовали, как говорил Ильмар, из-за ущемления его свободы. Да, Ильмар, пожалуй, смог бы, а она нет. Для нее душевный покой важнее справедливости. И все эти разглагольствования Ильмара вызывают у Ильмы досаду.
— Знаешь, мне не нравится, что ты вечно обвиняешь Риту!
— Зато ты ее вечно защищаешь!
—
— Нам ее точно так же!
— Да, но ведь до замужества у нее могли быть более радужные представления: и о нашей квартире, и вообще обо всем. По-моему, это отец бегал за ней, а не она за ним. К тому же она на пятнадцать лет моложе отца… — Ильма как бы задумывается, прежде чем произнести:
— Наш отец не признает правды, которая ему неприятна…
— Ах, это не так! — говорит Ильмар. — Просто ему хочется, чтобы все и всегда было хорошо! У него своя работа, он не выносит этих бытовых дрязг!
— Да, вполне возможно, — задумчиво роняет Ильма. — Когда я немного оправилась после болезни, он стал говорить мне, что печное отопление для моего здоровья полезней. Я ответила, что, возможно, это и так, но излишняя сырость вряд ли, что в ателье я задыхаюсь и по утрам просыпаюсь с температурой, но он еще не раз возвращался к тому разговору, пока Рита не поставила вопрос ребром… Ему и вправду могло казаться, что так будет лучше… Мне… По-моему, ужасно, что он может так думать! — голос Ильмы прерывается, она с изумлением смотрит на брата, который, будто из упрямства, молчит… Она сама еще с болью вспоминает те времена, когда отец был для них самым умным, самым справедливым Большим Братом…
— Ах, чего говорить! — и, махнув рукой, она поспешно уходит. Расстроенный Март следует за ней. «И чего я порю», — виновато думает Ильма.
А Ильмар оторопело молчит: так говорить об отце? Может быть, она и права… Но Ильмар не желает видеть отца таким — что же будет с воспоминаниями? И если не останется воспоминаний или если они будут причинять одну лишь боль… Как он малодушен! Сколько раз он сам себя наказывал: спал с женщинами, которых презирал; с ноющим от выпитой бурды желудком шлялся с какими-то алкашами; и все это для того, чтобы увидеть, познать мир, и тем не менее он не решается заглянуть прямо в человеческое нутро, как это делает его сестра, эта маленькая отшельница, едва не оставшаяся старой девой и отдавшая невинность собственному мужу! Она сейчас и на Ильмара смотрела именно так, в самую суть, как не ослепленный ни любовью, ни воспоминаниями ребенок на чужого… Может, она и на Марта так смотрит? И даже на дедушку? Как она может так жить, растерянно думает Ильмар, в то же время завидуя сестре.
14
Оскар
Дом матери — из тех старых крестьянских строений, где баня расположена внутри дома, как ванная в городской квартире — между комнатами и жилой ригой. Сейчас дверь между баней и ригой приоткрыта. В бане горит электрическая лампочка, и на цементный пол риги падает яркая полоса света. В бане кто-то возится и уныло напевает. Из бани в ригу входит Малл, на ней старый спортивный костюм, причем шаровары изрядно вытянуты в коленях. Она наклоняется над ящиком в углу и ищет старые туфли. Вслед за ней плетется Оскар, вид у него беспомощный и несчастный, он трет рукой поясницу и жалуется:
— Это все из-за того, что я под машиной валялся! Так сильно колет, будто ножом, ни согнуться, ни разогнуться!
— Что ты мне об этом говоришь! Поди матери скажи! — взрывается Малл.
И Оскар ковыляет прочь.
Через некоторое время со двора в ригу торопливо входит мать. В руках у нее кастрюля. Оскар семенит за нею, все так же потирая спину, и жалуется:
— Делай что хочешь, никак не согнуться! Будто ножом режет!
Мать выливает содержимое кастрюли в ведро для скотины, стоящее в углу риги, быстро оборачивается, но пройти не может: большой живот Оскара загораживает ей путь. Теперь они с матерью стоят друг против друга; один высокий, другая маленькая, у одного живот большой и отвислый, у другой — круглый, но упругий.